Александр Шубин - Социализм. «Золотой век» теории

Российская и Германская революции в 1917-1919 гг. так напугали Каутского, что он писал: «Нашей задачей теперь становится оберегать республику, то есть существующее государство, а не опрокидывать его. В этом смысле социал-демократия перестает быть революционной и становится консервативной», так как «она одну из решающих частей этой программы уже осуществила» [853]. Это сказано о Веймарской республике во главе с канцлером-голодом Брюнингом, генералом Гинденбургом, который уже через три года передаст всю власть Гитлеру. Даже такая республика, как кажется Каутскому, обеспечивает прямую дорогу к социализму: «последняя фаза борьбы за социализм наступит тогда, когда мы завоюем достаточно прочное большинство, чтобы самим образовать крепкое правительствои наложить на законодательство свою печать» [854]. Это произойдет в 1969 г., после чего консервативная функция социал-демократии в Германии возобладает окончательно – она и не подумает проводить антикапиталистических мероприятий.

Ссылаясь на Энгельса, Каутский находит еще одно объяснение того, почему рецепты, предложенные самим Каутским в начале ХХ века дают такие ужасные результаты в России: «При неразвитых отношениях коммунистическое хозяйство может стать основой деспотизма» [855].

Во всем опять виновато мелкое производство – настоящая идея фикс для Каутского: «Мелкое производство всегда порождает только волю к сохранению и приобретению частной собственности на средства производства, но не волю к обобществленной собственности, к социализму.

Эта воля возникает у массы только там, где крупное производство достигло уже очень высокого развития…» [856]Это сказано тогда, когда компартия развернула коллективизацию, войну на уничтожение с мелким хозяйством. Каутский и не заметил, как в этом вопросе стал сталинистом. Впрочем, вскоре и Гитлер «предъявит» Каутскому доказательства того, что основой деспотизма может стать огосударствление вполне развитого высококонцентрированного германского хозяйства. История зримо опровергла попытки искать истоки деспотизма индустриальных обществ в «мелкобуржуазности». У индустриального общества гораздо больше механизмов подавления личности, чем это происходит в стране с преобладанием мелкого хозяйства.

Каутский, обуславливает готовность страны к социализму зрелостью ее пролетариата. Что же это такое? « Зрелость пролетариатавыражается в его классовом самосознании, достигшем высшей степени своего развития, в понимании великих общественных связей и целей, понимании, в котором научный социализм вносит полную ясность. Это достигается не только теорией, но и практикой, вмешательством пролетариев в политику в интересах целого, а не ради своих особых интересов» [857]. Итак, зрелым может считаться пролетарий, который постиг «ясную» марксистскую теорию и действует в соответствии с ней в интересах «целого». Но вот «ясности» как раз и не хватает – ни в том, как будет организовано будущее общество, за которое идет борьба, ни о тех преимуществах, которые получит работник от перехода к этому обществу, ни о том, что такое конкретно «интересы целого». Более определенно понимание зрелости пролетариата даже у «утописта» П.А. Кропоткина, который видел ее в альтруизме, безвозмездной взаимопомощи людей, готовностью их действовать на благо неведомых им людей. Мы увидим, что модель коммунизма Кропоткина страдает своими системными недостатками, но во всяком случае она более определенна и менее тоталитарна, чем проект германской социал-демократии начала ХХ века.

Кропоткин считает, что одним из условий готовности работников к революции является способность к самоуправлению. Эта обычная для народников мысль вроде бы противостоит модели Каутского, где индустриальная машина не оставляет работнику никакой свободы на производстве. Какое может быть самоуправление, автономия в принятии решений, если все действия работника определяются производственным заданием, исходящим от инженера? Но нет, Каутский, словно забыв свое отношение к свободе работника, делает новый шаг навстречу народничеству и возлагает надежды на самоуправление, а также на помощь интеллигенции: «Только там, где пролетариат прошел основательную школу самоуправления в товарищеских, профессиональный, городских учреждениях, где он принимал участие в государственном законодательстве и правительственном контроле, и где, наконец, многочисленная интеллигенция готова отдать свои силы на службу социалистического производства, только там социалистическое производство может тотчас же без нарушения производственного процесса заменить социализм повсюду, где при создавшихся условиях капиталистическое производство стало уже невозможным» [858].

Таким образом, встает вопрос о предпосылках революции и преемственности между капитализмом и социализмом.

Можно ли ускорить процесс вызревания предпосылок? Или просто ждать, пока предпосылки будут вызревать? Но тогда социал-демократии не остается ничего, кроме поссибилизма.

Является ли Каутский просто социал-либералом? Нет, он не бернштейнианец. Да и сохранение «демократии» (или парламентаризма) для него – средство ликвидации частной собственности и создание принципиально нового нерыночного общества. И в этом отношении «ренегат» Каутский не отличается от «ортодокса» Ленина. Каутский писал: «Социалистическое же производство нуждается не столько в национализации торговли, сколько в ее замене организацией товарооборота между коллективами потребителей и потребителей» [859]. Чем не «Очередные задачи советской власти» Ленина?

Каутский допускает отказ социал-демократии от социалистической перспективы только в виде ораторского приема, подчеркивая приоритет цели «освобождения пролетариата»: «Социалистический способ производства мы выставляем потому как цель, что при данных технических и экономических условиях он представляется единственным средством достижения нашей цели. Но если бы нам доказали, что мы ошибаемся, что освобождение пролетариата и всего человечества целесообразней достигнуть только на основе частной собственности на средства производства, как полагал еще Прудон, тогда мы должны были бы выбросить социализм за борт, ни в малейшей степени не предавая нашу конечную цель, мы должны были бы это сделать как раз в интересах нашей цели» [860]. Каутский судил о Прудоне по кривому зеркалу «Нищеты философии» Маркса, и потому перепутал его постулаты с бернштейнианскими. Позднее социал-демократия выбросит за борт социализм, в то время как Прудон как раз не собирался этого делать. Но превращение социал-демократов из социалистов в либералов, произошедшее в середине в середине ХХ в., не принесло «освобождения пролетариата» – положение рабочих в системе социальной иерархии принципиально не изменилось.