С. Шумов - Тевтонский орден. Крах крестового нашествия на Русь

Нет ничего однообразнее и мрачнее истории событий на восточных границах северной Германии со времени мятежа, последовавшего за смертью Оттона Великого. Сорбы, правда, остаются подвластны маркграфам мейссенским; но вильцы и бодричи с поразительным упорством защищают своих богов и свою свободу вплоть до начала XII века, когда обстоятельства слагаются роковым для них образом. Почти всюду вокруг них язычество было побеждено усилиями христианской проповеди: обращенные датчане становятся ревностными поборниками той веры, которую так долго гнали. Чехи и поляки приняли крещение; таким образом христианское влияние проникает к вильцам и бодричам одновременно со всех сторон. Бодричи уступают первые; замечательно, что сопротивление дольше всего держалось у вильцев, т.е. в Бранденбурге. Пески этой равнины глубоко пропитаны кровью, и много крови окрасило озера Гавеля и каналы Шпрееальда прежде, чем окончательная победа заложила на правом берегу Эльбы первый камень прусской монархии.

Северные маркграфы оберегали немецкую территорию от вильцев, как герцоги саксонские от бодричей, а маркграфы мейссенские от сорбов. Занимая место между ними, но далеко уступая им в могуществе, marchio aquilonalis, как называли Северного маркграфа, управлял узкой полосой земли по левому берегу Эльбы, между устьями ее двух маленьких притоков, Оры и Аланда. Ему было не по силам сдерживать своих буйных соседей, и имя его связывается только с воспоминаниями о несчастиях, которые испытывало немецкое оружие, пока император Лотарь II не отдал марку графу асканийскому Альбрехту Медведю. Это было в 1134 году. Водворение Асканиев удвоило силы марки, ибо эта фамилия владела немалым количеством ленов и крепостей на восточных склонах Гарца; в числе этих владений был замок Ашерслебен, называвшийся полатыни Ascaria, а в испорченном произношении Ascania, откуда и произошло имя, прославленное Альбрехтом и его преемниками.

Альбрехт был одним из самых могучих бойцов того богатого героями времени. Он без устали работал своей шпагою на пути в Рим, в походах Лотаря и Барбароссы, в этих странных экспедициях, когда вожди Священной Империи пролагали себе кровавый путь к базилике св. Петра; в Чехии, где он видел, как вся дружина пала подле него, когда герцог Собислав захватил врасплох немецкую армию в горах и заставил ее сдаться; в Саксонии, где он оспаривал герцогское знамя у Генриха Льва, этого другого знаменитого героя XII века, и, наконец, за Эльбой, где он принял участие в крестовом походе, поднятом на вендов св. Бернаром. Замечательно, однако, что маркграф успел утвердить свое владычество на правом берегу Эльбы не столько силою, сколько политикою. У подножия холма в 66 метров высоты, что является диковиной в этой стране равнин, среди образованных Гавелем озер, под сенью покрывавших их берега лесов, прятался Бранденбург, скромная столица племени вильцев. Царивший там князек, Прибыслав, принял христианство, тогда как его подданные оставались язычниками; он построил часовние и стал делать попытки распространить новую веру. Чтобы найти поддержку в этом небезопасном предприятии, он вошел в сношение с Альбрехтом и объявил его своим наследником. По смерти Прибыслава маркграф, получив извещение от вдовы покойного, вступил во владение наследством, но за множеством других забот плохо его берег. Вспыхнул мятеж; маркграфу пришлось его подавлять. Он обложил Бранденеург зимою, подойдя к нему по льду его прудов и рек, и город, наконец, сдался, когда голод и холод заставили защитников выпустить из рук оружие. Тогда Северный маркграф в ознаменование своей окончательной победы принял титул макграфа бранденбургского. Появление этого имени составляет историческое событие: предки прусского короля, ныне германского императора, носили этот титул не далее, как два века тому назад.

Альбрехта Медведя — покорителя славянского города, восстановителя бранденбургского и гавельбергского епископств, которые учреждены были некогда Оттоном Великим и немедленно после него уничтожились, — очень легко принять за героического поборника христианства и германизма; так его и изображают историки. Из пруссофилов, приписывающие Пруссии германо-христианскую миссию; но историческая правда не согласуется с этими добровольными иллюзиями. Ни у одного германского государства никогда не было охоты следовать каролингским преданиям. Одним серьезным усилием можно было бы легко справиться с последним сопротивлением язычников вендов, окруженных, как мы видели, христианскими государствами со всех сторон, за исключением северо-востока, где Померания продолжала еще поклоняться своим идолам; но и у поморян и даже у самих вендов князья склонялись уже к христианству из политических расчетов и ради спасение своей независимости. Всякий фанатизм в народе исчез; славяне, как и римляне последних времен язычества, чувствовали, что их боги их покидают. Они отказывали в мученическом венце даже тем из миссионеров, которые сами его всячески искали, как это было с испанским монахом Бернаром. Бернар пустился в Померанию один, без проводника, без охраны, и в твердом намерении умереть за Христа с пылом отдался всем крайностям религиозного рвения. Но язычники ограничивались насмешками над ним, показывая пальцами на его голые ноги и говоря, что Бог, его пославший, должен был бы, по крайней мере, подарить ему сапоги. Однажды, когда он поверг одного идола, они его прибили; потом, видя, что он не унимается, посадили в лодку на Одере и сказали: «Если тебе так уже хочется проповедовать, ступай в море и проповедуй рыбам и птицам». Бернар возвратился в Германию живым поневоле. Его попытка была повторена епископом Оттоном Бамбергским, которого немцы высокопарно называют апостолом Померании; но видеть в нем героя христианского апостольства значило бы слишком преувеличивать его заслуги. Прелат пускается в путь в сопровождении множества священников и длинного обоза, нагруженного съестными припасами. Князь польский дает ему указание и проводников. На границе Оттона встречает сам герцог померанский, наполовину уже обращенный, желая ему успеха. Любопытно это свидание на берегах Нотечи. Едва князь увидел епископа, как тотчас отвел его в сторону и вступил с ним в беседу. Тем временем военная свита герцога и свита епископа стояли друг против друга; наступила ночь; местность была пустынна и печальна. Поморяне заметили, что немецкие священники трусят; тогда они нарочно стали принимать свирепый вид. Священники пали на колени и стали петь псалмы и исповедоваться друг другу. Тогда солдаты принялись грозить еще пуще: они вынули ножи, стали их точить и представляли, будто кого-то скальпируют. Эта трагикомедия продолжалась до конца разговора герцога с прелатом. Герцог Вратислав сам явился, чтобы успокоить спутников Оттона, и они тотчас принялись проповедовать тем, кого так сильно было перепугались. Эти поморяне так же мало походили на палачей, как немцы на мучеников.