Игорь Андреев - На пути к Полтаве

22 сентября передовые части подошли к Нарве, небольшой гарнизон которой — менее 2 тысяч человек, включая 400 человек жителей, — готовился отразить нападение. Не мешкая, солдаты принялись возводить батареи и шанцы. На случай попытки деблокировать Нарву извне, вокруг русского лагеря были построены укрепления, ключом к которым стали две устроенные на небольших возвышенностях батареи. Ров, вал и «испанские рогатки» довершали внешнюю линию обороны, создавая ощущение относительной безопасности — как-никак русская армия всегда оказывалась сильнее в обороне, нежели в наступлении.

20 октября начался обстрел крепости. Но «бросание бомб» не произвело того эффекта, который ожидался. Несмотря на внушительное число орудий, осадный парк представлял собой бессистемное «сборище» разнокалиберных, нестандартных орудий, отлитых в разное время и по разным технологиям. Так, самое мощное орудие — 40-фунтовая пищаль «Лев» — было отлито за 110 лет до осады знаменитым мастером Андрем Чоховым, создателем знаменитой Царь-пушки. Большие трудности возникли из-за пороха. Он оказался столь низкого качества, что едва добрасывал ядра до крепости. Сказалась и плохая выучка артиллеристов, не имеющих элементарных представлений о баллистике и правилах стрельбы. Огромные усилия, потраченные на то, чтобы подкатить к бастионам Нарвы «большой наряд», оказались затрачены впустую. Спустя десять дней после начала бомбардировки крепости большинство орудий прекратили огонь. Причины — плохой порох, малочисленность зарядов, рассыпавшиеся из-за ветхости станки. Капитану бомбардирской роты Петру Михайлову осталось только сокрушаться: все старое и неисправное…

В конце сентября до осаждавших докатились слухи о высадке шведской армии в Ревеле и Пернау. Слух вскоре подтвердился — 6 октября головной корабль «Вестманланд» с королем на борту бросил якорь в Пярну. Место высадки было выбрано не случайно: от Пярну можно было устремиться и на саксонцев, и на русских, что должно было, хотя бы на время, сбить союзников с толку. Но на самом деле Карл XII уже твердо знал направление удара. К середине осени потребность в немедленной помощи Риги отпала: саксонцы сняли осаду и отошли на зимние квартиры в Курляндию. Таким образом, вызволять надо было Нарву. Петр позднее эту ситуацию прокомментировал в собственноручной приписке к «Истории Северной войны»: король высадился «для сикурсу Риги, но когда услышал, что саксонцы уступили, тогда обратил сие намерение сикурсовать Нарву».

Дав время угодившим в шторм войскам прийти в себя, Карл II устремился к Везенбергу (ныне Ракваре). Тогда же молодой король вернул жителям Ливонии ряд привилегий, отмененных Карлом XI. Как ни преклонялся Карл XII перед своим отцом, который был для него образцом настоящего правителя, в это время он еще прислушивался к разумным советам. Этот неожиданный шаг сразу расположил к нему местное население. Было составлено даже 5-тысячное ополчение, пополнившие слабые гарнизоны городов и крепостей провинции.

Известие о высадке шведов вызвало переполох в царском лагере. К Везенбергу с конными сотнями был отправлен Б. П. Шереметев. 3 октября, двигаясь по Ревельской дороге, он достиг Везенберга, но затем, испугавшись собственной смелости, повернул назад. Позднее, оправдываясь перед царем, Борис Петрович объяснял свой маневр тем, что позиция в Везенберге показалась ему крайне неудобной. А между тем он отступил, не встретив ни одного шведа.

Первое соприкосновение с противником произошло в районе Пурце в конце октября. Ни одна из сторон не добилась решающего успеха, но к Шереметеву попали нескольких пленных, включая двух офицеров. На допросе они заявили о высадке в Лифляндии 30-тысячной армии под началом самого короля. Прозвучавшие цифра сильно озадачила Бориса Петровича. Если бы не строгий приказ Петра I наблюдать за неприятелем, то будущий фельдмаршал, похоже, не задумываясь, устремился бы назад, на соединение с главными силами. Впрочем, страх перед шведами пересилил даже страх перед царем. Шереметев стал пятиться, как рак, забрасывая царя пространными «объяснительными» отписками. В одной из них он сообщал, что покинул позиции у Пюхъяегги (Пихиноша) «не для боязни, для лучшей целости и для промыслу над неприятелем». Далее Шереметев разнообразил оправдания: то «вода колодезная безмерна худа», то «кормов конских нет», то «все пожжено», то негде найти пристанище. Словом, Борис Петрович со своей конницей действовал из рук вон плохо. Он не только не задержал Карла XII в двух чрезвычайно удобных для обороны дефиле у Пюхъяегги и Силламягги, но и не сумел хотя бы приблизительно установить численность неприятеля.

В самый канун появления Карла под Нарвой Петр оставил армию и устремился в Новгород. Перед отъездом на совещании 17 ноября царь назначил командующим фельдмаршала герцога де Круа. Строгий наказ царя слушаться фельдмаршала, «яко самому ему (царскому величеству) под тем же артиклом», цели не достиг дай не мог достигнуть — герцог за два месяца пребывания в России мало что успел понять и узнать. Если вдуматься, то печальная история с де Круа — свидетельство острейшей нужды царя в знающих и опытных военных специалистах. Петр был явно озадачен проблемой командующего, который оказался бы способным повести за собой войска и подчинить генералов, ревниво отстаивавших свою «суверенность». У самого царя к 1700 году таких людей не было. К началу войны всеми уважаемый Патрик Гордон сошел в могилу. Следом за ним ушел из жизни «сердечный друг», адмирал Лефорт. Впрочем, несмотря на высокий чин, Лефорт едва ли годился на должность главнокомандующего: война со шведами — это все же не война с «Ивашкой Хмельницким», в которой знаменитый «дебошан» добился столь впечатляющих «побед», что преждевременно сложил голову.

Из «генерал-фельдмаршалов» у царя оставался еще первый кавалер ордена Андрея Первозванного, Федор Алексеевич Головин. Но он был такой же картонный фельдмаршал и генерал-адмирал, как покойный Лефорт. В действительности опытный Головин нужен был царю не на поле сражения, где от него было мало проку, а за столом переговоров. Оттого, покидая Нарву, государь взял его с собой. Наконец, сам Петр, как известно, ни по своему скромному чину капитана, ни по принципиальным соображениям на должность главнокомандующего не претендовал. Оставался де Круа, нанятый, собственно, для этой цели. Он еще в Голландии в мае 1698 года, напрашиваясь на русскую службу, выложил перед великими послами рекомендательные письма самого императора Леопольда I. В них герцог — «храбрый, опытный генерал» (49 лет службы под знаменами четырех монархов), который обязательно «снискает новую славу под русскими знаменами». Что же еще было нужно после этого? Разве только толику здравого смысла: герцог не рвался к месту новой службы (он добирался до нее почти два года), что, конечно, должно было насторожить царя, которому не следовало спешить с передачей в руки де Круа командования.