Игорь Андреев - На пути к Полтаве

Между тем правительство во многом само было повинно в том, что Дон оказался точкой наивысшего напряжения. Казаки ревниво оберегали свои права и вольности. Одно из этих неписаных прав — с Дона не выдавали беглых. «Мы никого к себе не призываем, но никого не выдаем», — в такой категоричной форме отвечали казаки на все требования выдворить с Дона пришлых людей. Возрастающие давление со стороны Москвы вызывало протесты не только новоприбылых людей. Недовольство проникло в среду старых казаков, старшины, которым не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, чем все может закончиться. Отсюда — фрондирование старшины, заигрывание и науськивание голытьбы против властей, двойная игра. Тот же войсковой атаман Лукьян Максимов «санкционировал» в 1708 году расправу над разыскным отрядом Юрия Долгорукова, призвав казаков «…его, князя, убить, где изъедут». Исподволь раздувая огонь бунта, Лукьян Максимов и не подозревал, что, вступив в схватку с Кондратием Булавиным, сам сгорит в этом пламени. Позднее главный усмиритель восстания князь Василий Долгорукий объяснял двойственное поведение атамана тем, что тот пытался скрыть свои проступки — укрывательство беглых.

При Петре на Дон люди бежали сотнями. Эта ситуация сильно беспокоила власти. В их намерение вовсе не входили задача пополнения вольницы людьми и обеспечение домовитых казаков дешевой рабочей силой. Летом 1707 года на Дон была направлена воинская команда. Ее начальником был назначен подполковник, князь Юрий Владимирович Долгорукий, человек энергичный и скорый на расправу. Князь должен был найти, переписать и выслать всех беглых «в те же городы и места, откуда кто пришел».

Появление Долгорукова с солдатами было встречено сначала с настороженностью, затем — с глухой ненавистью. Максимову удалось не допустить розыска в Черкасске и на Нижнем Дону. Долгорукий был выпровожден в верховые городки. Демонстрируя свою «лояльность», войсковой атаман снарядил в помощь князю представителей старшины. Услуга весомая — изымать по куреням беглых без помощи казаков государевым людям было трудно. Однако одновременно Лукьян Максимов направил в хоперские и верхнедонские городки тайные грамотки с призывом расправиться с сыщиками или, на худой конец, «уходить и хорониться [от них] по лукам».

В двойной игре Максимов показал себя искусным мастером. Князь Долгорукий напрасно доверился ему. Организуя сыск, он повел себя так, будто явился не на Дон с его вольными традициями, а в крепостную российскую глубинку, внимающую насилию с безропотной покорностью. Наезжая на городки, солдаты хватали и вязали новоприбылых людей, «природных» же казаков в отместку за укрывательство беглых вразумляли кнутами. Дон застонал. По всей реке, от верховья до низа, по городкам «запольных» рек заговорили о нарушении коренных прав Войска. Тут же поползли слухи, что творят расправу царевы слуги по воле бояр, прибыльщиков и немцев, а не истинного государя Петра Алексеевича, давно уже изведенного на чужбине. В узком пространстве протестного сознания актуальными были вовсе не проблемы правды или неправды подобных толков; важно, что коллективное сознание получало благодаря им санкцию на антиправительственное выступление. Бунт превращался в правое дело. Защищали не только исконные права Дона, избивали и избавлялись от «государевых изменников».

Само это избавление случилось в ночь на 9 октября 1707 года. Князь остановился с отрядом в пятьдесят человек в Шульгинском городке. Вечером к городку подошел со своими людьми Кондратий Булавин. Казаки, собравшиеся вокруг атамана, были люди тертые, много испытавшие, которых в приказном делопроизводстве обыкновенно называли «ведомые воры».

Многие имели фамилии-прозвища, каждое из которых — характер: Федор Беспалый, Никита Голый, Семен Драный, Иван Лоскут. Последний ходил еще со Стенькой Разиным «лет семь», то есть с самого начала его атаманства, еще до знаменитого похода на Каспий «за зипунами». Такое сообщество могло остудить клокочущую ненависть к карателям только пролитием большой крови. Она и пролилась. Заговорщики смяли караул, перебили поставленных по куреням людей Долгорукова. Сам князь погиб в станичной избе, похоже, не успев ничего толком сообразить. Нападавшие, подступив к окнам и двери, расстреляли всех находившихся внутри куреня.

После расправы над Долгоруким Булавин снискал горячие симпатии вольницы. В городках по Донцу его встречали хлебом-солью. Отряд быстро разросся до тысячи человек. Но своими решительными действиями Булавин поставил старшину перед необходимостью сделать выбор — или отмежеваться от взявших большую силу «воров», или открыто примкнуть к ним. Последнее для Максимова и его единомышленников означало еще попасть в зависимость к Булавину, популярность которого росла с каждым днем. К тому же старшина боялась разрыва с Петром. Предел ее мечтаний — прекращение сыска. Это было достигнуто. Дальше надо было любым способом помириться с царем, даже если этот способ — голова Булавина.

18 октября 1707 года у Закотного городка на речке Айдаре Максимов с верными ему казаками настиг и рассеял отряд Булавина. Известие о разгроме бунтовщиков успокоило царя. «Итак, сие дело милостию Божиею все окончилось», — обрадовал царь Меншикова в ноябре 1707 года.

Радость, однако, оказалась преждевременной. Сбили пламя — углей не затоптали. От наказания ускользнул главный зачинщик бунта — Кондратий Булавин. Он отправился в Запорожье в надежде найти здесь новых сторонников. Буйное низовое войско, не любившее Москву с ее самодержавными традициями и постоянными попытками стеснить их права и вольности, не прочь было тряхнуть царством. Призыв бить бояр, прибыльщиков и приказных особенно пришелся по душе молодым сечевикам. Запорожские гультяи даже лишили власти кошевого атамана Петра Сорочинского, вознамерившегося отказать Булавину. По территории войска пошли гулять булавинские «прелестные письма»: «Атаманы молодцы, дорожные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и разбойники! Кто похочет с… атаманом Кондратием Афанасьевичем Булавиным… погулять по чисто полю, красно походить, сладко попить да поесть… то приезжайте на черны вершины самарские» {7} 7 Место рандеву — истоки реки Самары, к месту под названием Черный лес. .

Булавинское красноречие сильно кипятило кровь запорожцев. Но даже сочувствовавший Кондратию Афанасьевичу новый кошевой атаман, Константин Гордиенко предпочел выждать. Булавин покидал Сечь с обещанием атамана примкнуть к выступлению, только если Кондратию удастся привлечь к борьбе калмыков и татар Белгородской и Ногайской орд. Отказано было Булавину и в намерении призвать в поход на Русь крымских татар. Гордиенко посчитал этот шаг не ко времени и просто не пустил в Крым мятежного атамана.