Иван Черников - Русские Украйны. Завоевания Великой Империи

Селенга, Баргузин (по берегам которого жили буряты), Верхняя Ангара (протекающая через гористую страну тунгусов), а также другие притоки приносят в Байкал свои воды. Из озера «убегает» только Ангара — одна из могучих рек Азии. По выходе из широкого залива, осененного лиственницами, Ангара обтекает «Шаманский камень» и стремительно несется по покатости. Скорость течения так велика, что темно-синие, почти черные воды Ангары еще продолжают бежать перед высокими берегами Иркутска, когда все её притоки уже покрылись толстым льдом. Зима давно уже наступила со своими 10- и 20-градусными холодами, а река все еще свободна ото льда и начинает замерзать только после 30-градусных морозов, продолжающихся нисколько дней подряд. Весной разломанные льдины ударяются о ледяные мосты, которые еще держатся на более тихих водах ниже по реке, громоздятся у входа в теснины. Высота этих ледяных гор иногда достигает 42 м. и более.

Между этими теснинами Ангары самая знаменитая — та, в которой река катит стремнины и даже образует водопады, где не могли ходить обычные суда. На протяжении около 70 км вниз от слияния Сибирской Оки и Ангары, из которых последняя получает от этого места новое название — Верхней Тунгуски, следовали 9 порогов (падунов, или шиверов). Рев волн слышали за несколько километров до порогов.

Пароходы проходили эти пороги без особых усилий, но быстрое движение и шум волн волновал пассажиров. Ниже слияния с Илимом Ангара протекает у основания других скал, поднимающихся почти на 183 м. над водой. Это последние вершины берегов реки. Перед слиянием с Енисеем Ангара принимает большой приток Чуну, который приносит ей воды обширного бассейна, орошаемого золотоносными потоками, спускающимися с Саянских гор. Во многих из береговых утесов Ангары залегают пласты каменного угля.

Так же как и на Енисее, русские составляли господствующее население в долине Селенги, на Байкале и по берегам реки Тунгуски. Эвенки и буряты в то время являлись единственными обитателями лесов.

Эвенки и буряты сильно отличались по своему характеру. В то время как эвенк смел и весел, скромен, почтителен и прямодушен, бурят обычно боязлив, угрюм, груб, ко всему равнодушен и плутоват. Его широкое скуластое лицо редко озарялось открытым взглядом. Сильные, коренастые, широкоплечие и дородные буряты, с тяжелой походкой матроса, походили на своих братьев монголов. Главный их порок — пьянство, и хмельное пьянило сильнее, чем русских.

Буряты сами себя называют гуннами, то есть людьми. На берегах Байкала и в окрестностях Иркутска буряты более или менее обрусели и приняли православие. Кое-где шло смешение племен, и, в то время как буряты делались казаками, станичники, в свою очередь, стали походить на бурятов. Во многих селениях трудно было распознать истинную суть жителей, и все они, казаки и буряты, говорили на двух языках. Эта благостная идиллия создавала иллюзию воскресшей Монгольской империи. В станице казак хвастал своим уменьем говорить по-монгольски, подобно тому как в городе цивилизованный русский щеголял своим прекрасным французским диалектом.

Эвенк — исключительно зверолов, бурят, пришедший из степей Монголии, — по преимуществу скотовод, но на берегах озер он стал и рыбаком. Как и калмыки, буряты ездили верхом на быке, но предпочитали лошадь.

Малорослые лошадки бурятов легко делали переезды в 50 и даже в 100 км, сохраняя обычную рысь и не требуя ни корма, ни питья. В конце такой огромной дистанции животные выглядели еще бодрыми. Зимой бурят обычно оставлял своего коня на ночь в открытом дворе, чтобы приучить его к 40- и 50-градусным морозам, от которых гибли лошади другой породы. За это буряты очень ценили своих товарищей, которые переносили их так быстро через степи или леса. Обычай запрещает им убивать или продавать верховых лошадей. Буряты убивали в пищу только тех животных, которые никогда не носили на себе всадника. По преданию, верховой конь должен сопутствовать своему хозяину при переселении его на тот свет. Но лукавые буряты пытались надуть своего бога, привязывая возле могилы какую-нибудь старую, негодную клячу или молодого жеребенка, да и то на тоненькой, некрепкой веревке. Испуганное животное скоро разрывало свои путы и присоединялось к табуну. «Мы отдали его Богу, Бог возвратил нам его назад», — так обычно извинялся наследник умершего. В некоторых округах буряты научились у русских косить сено, пахать землю и сеять хлеб. А в Иркутской губернии они даже стали более искусными земледельцами, чем их учителя. В ведении хозяйства их превосходили только поселенцы-староверы, известные как «семейские», самые трудолюбивые и смышленые из сибиряков.

Буряты, покоренные в XVII в. казаками, давно оставили всякую мысль о возмущении, принадлежат к числу самых мирных подданных России.

Город Кяхта, охранявший границу в бассейне Селенги, долгое время держал монополию торговли с Китаем. В 1728 г., после заключения дружественного трактата между империями, основались на расстоянии каких-нибудь 200 м. одна от другой две купеческие конторы. На южной стороне пограничной черты Маймачен, или Склад, китайцев, на северной — русская Кяхта, защищенная укрепленным постом казаков.

И, может быть, во всем свете не существовало столь замечательного примера противоположности во внешнем виде этих торговых местечек. Кяхта походила на красивый квартал европейского города, и главная её церковь, увенчанная позолоченным куполом, считалась богатейшим храмом Сибири. Маймачен символизировал предместье Пекина, поэтому содержался гораздо лучше, чем другие города севера Китая. Ворота покрывали скульптуры, стены оклеены полосами красной бумаги. Во всех жилищах пели птицы, и загнутые кверху углы крыш увешаны колокольчиками, которые постоянно звонили при малейшем ветерке. Между двумя слободами китайцы воздвигли высокую досчаную стену в форме ширм, чтобы предохранить свои дома от пагубного влияния русской духовности. На этих ширмах они нарисовали иероглиф «счастье». Так, всякое вредное влияние, исходящее из Кяхты, равно как и русское богохульство, задерживалось китайским экраном и отражалось в пустыню.

После Кяхты главный город в бассейне Селенги — Верхнеудинск, лежит у слияния Уды и Селенги, по которой пароходы поднимались сюда. Портом на Байкале для этого города служило село Посольское, дома которого теснились вокруг богатого монастыря на западной стороне устья Селенги. Деревня Лиственничная на берегу залива, откуда выходит Ангара, служила пристанью, где едущие из Иркутска путники садились на суда, чтобы переправиться через Байкал. Култук на западной оконечности озера — рыболовная гавань. Душ-Качан у северного конца бассейна — тоже пристань, где тунгусы платили ясак шкурами пушных зверей.