Рокуэлл Кент - Саламина

Я пришел к Маргрете. В комнате лежал мой анорак, который Саламина стащила, чтобы выстирать. Саламина взяла его в руки.

- Анорак Кинте, - скорбно произнесла Маргрета, и обе они заплакали.

Из окна я мог часто видеть Саламину, которая стояла перед дверями дома Маргреты, глядя в сторону моего дома, обняв себя руками, потому что было холодно. Она заходила в дом только на несколько минут, чтоб погреться, потом выходила опять. Иногда безутешная Саламина ходила взад и вперед, скрестив руки, опустив голову.

Она выдумывала предлоги, чтобы приходить ко мне в дом.

- Кинте, Кинте, - плакала она. - Саламина не ест, не спит. Всю ночь она лежит и думает: "Может быть Кинте холодно или ему что-нибудь нужно". Ах, лучше бы Саламине умереть.

Как у нее лились слезы!

Однажды Саламина взяла мой большой охотничий нож и подала мне.

- Убей Саламину, - сказала она, - убей ее, убей.

Как-то зайдя к Маргрете я застал ее одну.

- Может быть, Кинте теперь будет редко заходить в наш дом, - сказала Маргрета и начала утирать слезы.

Так долго продолжаться не могло. И, конечно, не продолжалось. Саламина была восстановлена на своем месте, но с условием, что будет по-прежнему жить у Маргреты. Я нуждался в одиночестве; возможность оставаться вечерами в доме одному разрядила напряжение. Я думаю, что Саламина тоже была теперь более довольна, хотя мне и приходилось все время защищать завоеванную свободу от настойчивых поползновений ее ненасытного чувства собственности. Возможно, ни в каком другом отношении она не проявила себя так полно как дочь своего народа. Имея в виду хорошо известный случай подобного рода, когда один бедный, достойный, мягкосердечный человек потерял всякие права на собственное тело, сердце и душу, я иногда говорил ей:

- Послушай, Саламина, я не Андерсен, а ты не Софья; довольно этих глупостей.

Саламина смеялась.

Подкрались мартовские дни. Каждое мгновение, приближаясь, дрожало, как будто в страхе предо мной, и приостанавливалось в своем движении. А пройдя, дни делали скачок, теряясь в бездне прошедших. С первого февраля миновали, казалось, годы; оно было до моего рождения; до завтрашнего дня оставалось ждать целый век.

Март. Близко равноденствие, когда начинается наступление дня на ночь. Чувствуется, что уже весна, но неоспоримые факты доказывают, что нет, еще продолжается зима. Толщина льда достигла предела, лежит глубокий снег. Самое время путешествовать. Наступил день, когда в столицу, Годхавн, приехали с севера сани: прибыла зимняя почта.

На следующий день в конторе управляющего колонией было большое оживление: почту сортировали, рассылали по домам местные письма. Оживление и на радиостанции, где Хольтон Меллер отправляет кучу телеграмм так быстро, как только может их поглотить эфир. Он отправляет все телеграммы в одно место, на юг, в Юлианехоб. И оттуда они все пойдут в одно место, в Данию, нет, одна в Америку. Эта пойдет через Льюисберг. "Лопум, дубку, дубев, дубме, дубог" - стучит телеграфист. А Льюисберг принимает телеграмму, передает ее в Нью-Йорк или в Бостон; потом она следует дальше.

В маленьком помещении для телеграфиста в деревушке в Адирондаке сидит терпеливая и преданная своему делу телеграфистка, миссис Ковентри. Пусть господь благословит, а компания Вестерн-Юнион вознаградит ее за все, что она сделала для клиентов. Она получила телеграмму и, только ее аппарат отстучал последнюю черточку, протянула руку к телефонной трубке. Может быть, на телефонном проводе скопился снег. Мартовский снег мягок, он налипает на все. Если на проводе был снег, он растаял от этих слов. То, что я шептал про себя в январе, наконец было услышано в марте.

Пришел ответ. Конечно, он пришел - какой же я был осел, - и так скоро, что мог бы казаться эхом моего призыва. Ответ, листочек бумаги, принес Энох, мальчишка на побегушках у Троллемана.

- Саламина, - сказал я, как бы между прочим, - через несколько дней я выезжаю на юг, в Хольстейнборг, встречать, первый рейс "Диско".

Так вот в чем было дело! Саламина просияла. Она поняла, что плохие времена для всех нас миновали.

XLVI. ОТПРАВЛЕНИЕ

Расположен Игдлорсуит на 71°15' северной широты, а Хольстейнборг прямо на юг от него, - на 66°55'. Следовательно, между ними двести шестьдесят миль. Но путешествие на собачьих упряжках ненадежное дело, и путь может оказаться окольным, так как все зависит от изменчивой не поддающейся предвидению стихии - от погоды в ее всеобъемлющем, термометрическом и барометрическом смысле. Водные пространства, Уманак-фьорд, пролив Вайгат между островом Диско и материком, и залив Диско могут в один год покрываться льдом, а на следующий - все время оставаться чистыми. Где-нибудь неделю может держаться крепкий лед, но затем растаять и больше не замерзнуть в течение всего года. В период образования лед настолько зависит от точной комбинации всех условий погоды, что иногда диву даешься, как вообще ему удается сформироваться. А маршрут ваш, даже при всех благоприятных условиях, должен петлять, потому что путь от точки отправления до точки назначения, проложенный вами по карте, или совсем непроходим, или пересечен крутыми склонами и извилистыми проходами, ранее открытыми другими.

По прямой линии от Игдлорсуита до Уманака пятьдесят миль, но бульшую часть зимы или всю зиму приходится покрывать на санях расстояние втрое большее. Моим конечным пунктом был Хольстейнборг. Я не мог надеяться добраться туда на санях. Можно по берегу залива Диско достигнуть Егедесминде, а оттуда отправиться к югу на лодке. Но все это были предположения; мне только хотелось быть в Хольстейнборге 20 апреля.

Я выехал из Игдлорсуита 30 марта. Забота о нас со стороны гренландцев не делает нам чести. Они твердо убеждены в нашей слабосильности. Саламина всегда говорила вздор о том, что я буду мерзнуть, часто плакала из-за того, что я сплю на полу.

- Ты же не гренландец, - твердила она, - ты замерзнешь.

От каких белых они этому научились?

Вечером накануне отъезда на юг у меня были гости: Рудольф, Абрахам и Мартин. Сидя над картой, мы обсуждали мою поездку. Одно было ясно: нам снова придется ехать через Кангердлуарсук, так как в Уманак-фьорде не замерзла вода. Более того, в устье Кангердлуарсука тоже не было льда; добраться до Увкусигсата можно будет только на лодке. Это я предусмотрел. Давид должен будет переправиться на каяке через Кангердлуарсук, оставить на стоянке меня с собаками, затем двинуться дальше в Увкусигсат и прислать оттуда за мной лодку.

- Как! Оставить вас одного с собаками? Мы этого не можем позволить.

Они возражали единодушно и горячо. В конце концов решили, что Мартин, вызвавшийся бесплатно участвовать в поездке, останется на стоянке со мной, а потом доставит каяк обратно. Это имело смысл отчасти из-за каяка; предложение было дружеским, я принял его. Но за всем этим скрывалось их представление, что один я могу погибнуть.