Роман Ким - Тетрадь найденная в Сунчоне

Студент что-то шепнул на ухо другому эм пи. Меня втащили в машину и, стукнув еще раз дубинкой по голове, заставили сесть на пол. Я дал надеть на себя наручники. Машина тронулась. Спустя некоторое время я увидел, что мы спускаемся вниз к Тамеикэ и направляемся в сторону Хибия. Вскоре передо мной появилось семиэтажное здание Общества взаимного страхования жизни - штаб американского главнокомандующего.

Меня провели в подвальное помещение и впихнули в комнатку, где вдоль стен стояли мешки с палками для гольфа, а в углу были свалены в кучу бейсбольные принадлежности: маски, нагрудники, кожаные рукавицы и биты. Я потребовал, чтобы немедленно доложили начальству о том, что я арестован по недоразумению, надо было схватить красного, а не меня. Сержант ответил, что, когда понадобится, я буду вызван. Я попросил снять с меня наручники. Он ответил, что, когда понадобится, их снимут. Обыскав меня, он нашел мешочек с амулетом и медицинское свидетельство, скрепленное печаткой начальника эвакопункта на Иводзима. Мне оставалось теперь только одно - отстаивать до конца версию, связанную с этим свидетельством. Если выяснят, кто я, мне конец.

Я просидел в подвале до вечера. Наконец за мной пришли конвоиры. Мы поднялись на лифте на седьмой этаж. Меня ввели в комнату, где сидела девица в военной форме. Она сказала по-японски с американским акцентом:

- Проходите.

С меня сняли наручники. Я вошел в большой кабинет, освещаемый только настольной лампой. В ответ на мой поклон сидевший за столом американский офицер, подполковник, показал рукой, чтобы я сел на стул посередине комнаты, и повернул лампу так, чтобы она светила мне прямо в лицо. Разглядев меня как следует, американец издал тихий протяжный свист и, повернув лампу к себе, возобновил прерванное занятие: он чистил трубку длинной мохнатой палочкой, обмакивая ее в флакончик. Теперь и я разглядел его как следует. Прищуренные глаза, морщинистый лоб, маленькие пухлые губы, сложенные бантиком, сомневаться не приходилось. Внутри у меня все похолодело. Я быстро зашептал про себя молитвословие: "Намуамидабуцу, намуамидабуцу, намуамидабуцу..."

Это была не галлюцинация: передо мной сидел он.

7

Харшбергер сказал по-японски:

- Я провел расследование по делу о зверском убийстве пленных американских летчиков на полуострове Миура в конце мая тысяча девятьсот сорок пятого года и точно установил фамилии всех японских офицеров, имевших отношение к этому делу. Ваша настоящая фамилия мне известна.

Затем он начал рассказывать о своем участии в подготовке материалов для ряда судебных процессов, состоявшихся на островах Гуам и Кваджелейн. Эти процессы показали, что японские офицеры систематически умерщвляли пленных американцев и совершали даже каннибальские действия согласно старинному японскому воинскому обычаю. По приговору американского военного суда за каннибализм казнено несколько десятков видных японских офицеров во главе с генерал-лейтенантом Татибана и вице-адмиралом Мори. И что самое интересное, из показаний обвиняемых выяснилось, что один подполковник, ставший позднее офицером для особо важных поручений при главной квартире, принимал в бытность на островах Макин и Эниветок деятельное участие в этих древнеяпонских банкетах. Этот мерзавец подлежит военному суду, как военный преступник категории "Си", разряда "Тигры". Категория "Си" - это те, кто совершал чудовищные бесчеловечные деяния, а в разряд "Тигры" включены все, кто совершал людоедские обряды. Этот подполковник-тигр будет наверняка повешен. Амулет ему не поможет.

Харшбергер провел пальцем по горлу и подмигнул мне. Затем вызвал секретаршу и, передав ей записку, приказал:

- Возьмите в картотеке военных преступников сведения на этого господина.

- Укажите категорию и разряд, - сказала секретарша, - чтобы быстрее найти.

Харшбергер написал что-то на записке. Взглянув на нее, секретарша приоткрыла рот и уставилась на меня с жадным любопытством. Она вышла из кабинета, не сводя с меня глаз.

Через некоторое время Харшбергер спросил сугубо официальным тоном:

- А почему вы оказали сопротивление нашей военной полиции?

- Потому что меня арестовали по ошибке. Я хотел поймать красного...

- Вы ударили одного человека...

- Этот студент красный; он бежал...

Харшбергер стукнул костяшками пальцев по столу:

- Вы ударили сотрудника нашей контрразведки в нос и еще в одно место. И кажется, изувечили. Он преследовал известного красного лидера. У нас имеются все основания обвинить вас в том, что вы по заданию Японской коммунистической партии пытались убить сотрудника Си Ай Си. Готов держать пари, что военный суд расправится с вами как следует.

- Если меня потащат на суд, я могу рассказать о том, как некоторые пленные американские офицеры выдавали важнейшие стратегические тайны, чтобы спасти свою жизнь.

- А у вас есть доказательства? - с улыбкой спросил Харшбергер. Показания американского офицера не записывались ввиду чрезвычайной секретности, и только ваш военный министр, генерал Анами, во время допроса, который он производил самолично, сделал кое-какие пометки в своем блокноте. После капитуляции нам были переданы все бумаги из сейфов военного министра, в том числе и блокнот министра, но, так как все записи в этом блокноте, сделанные иероглифической скорописью, не поддавались прочтению, этот блокнот, на основании моего заключения, был сожжен вместе с другими бумагами, не представлявшими интереса. Так что вы ничем не сможете подкрепить свои слова. Суд не поверит голословным заявлениям военного преступника.

- По пометкам, сделанным министром, мной была составлена всеподданнейшая докладная записка. В ней точно указана фамилия пленного американца, давшего сведения о предстоявших операциях "Олимпик", "Коронет" и "Серебряное блюдо". Я назову на суде фамилии нескольких старших офицеров из секретариата Высшего совета по ведению войны, которые читали эту записку, ответил я.

- Назовите этих офицеров.

Я сделал вид, что пытаюсь вспомнить, но затем отрицательно покачал головой.

- Не хочешь сказать?

Он схватил большую настольную зажигалку и швырнул в меня. Зажигалка попала мне прямо в ухо.

Я понял: мое сообщение о том, что имеются живые свидетели, было неожиданным для него. Он считал себя в полной безопасности, но вдруг оказалось, что я держу его тайну в своих руках. Мы были в одинаковом положении: "держали друг друга за хвост".

Харшбергер с шумом отодвинул кресло и, подойдя ко мне, гаркнул:

- Встать, грязная тварь! Не забывайся! Я тебя выучу европейским манерам!

Я встал. Он взял два карандаша со стола:

- Назови фамилии этих офицеров. Скажешь?

- Я не помню сейчас. Клянусь...