Евгений Анисимов - Петр Великий: личность и реформы

Крепостническая направленность политики Петра в области промышленности деформировала и начавшийся было процесс оформления русской буржуазии. Как известно, при основании мануфактур их владельцы получали определенные и по тем временам значительные льготы. В частности, согласно «привилегиям», они освобождались от ряда платежей, постоев. В начале 1721 года, почти одновременно с указом о покупке деревень к заводам, был издан указ, согласно которому «первой, которой завод заведет, свободен от службы», лежащей на нем как на посадском, что, по мнению законодателя, «в размножении оных (мануфактур. – Е. А.) может чиниться не без помешательства». Это была весьма серьезная льгота, ибо предприниматели, как и наиболее состоятельная часть посадских жителей, платили львиную долю городских налогов и отправляли многие службы по казенным делам. Сословная и соответственно судебная и податная обособленность мануфактуристов вызывала недовольство посадских. Его отразило «доношение» Главного магистрата 1722 года. Главный магистрат утверждал, что многие купцы вступают в промышленные компании только для того, чтобы избежать общегородских повинностей, и что компанейщики должны быть подчинены городским органам при определении доли их платежей. Петр внял просьбе Главного магистрата и распорядился, чтобы предприниматели, уже освоившие дело и получавшие с него стабильную прибыль, «с прочими гражданы в гражданских службах и податях быть в магистратском ведомстве». Эта резолюция была шагом назад в правовом и податном оформлении социальной группы предпринимателей. Включение мануфактуристов в общее для посада ведомство Главного магистрата растворяло их в городской среде, искусственно нивелировало нарождающуюся буржуазию с общей массой средневекового по своей социальной сути посада. Помимо правовых были и чисто экономические обстоятельства, препятствовавшие оформлению класса буржуазии при Петре. Они состояли не только в зависимости предпринимателей и диктате государства в промышленной сфере, о чем было уже сказано, но и в том, что само поощрение промышленности со стороны государства имело преимущественно крепостнический характер, способствовало тем самым развитию крепостничества в промышленности, падению роли и значения вольнонаемного труда, возможности использования которого и без того были сужены социальной и «режимной» политикой самодержавия. «Сама возможность „брать в неволю“, – писала А. М. Панкратова, – не могла стимулировать заводчиков применять дорогостоящий вольнонаемный труд. Заинтересованные в более легком и более выгодном получении дешевой и даже даровой рабочей силы, они стремились получить ее из людских резервов крепостнического государства». Однако предоставление мануфактуристам права использовать покупную рабочую силу дорого (в прямом и переносном смысле) обходилось предпринимателям – в результате происходило «омертвление» капиталов, которые уходили не на совершенствование и расширение производства, а на покупку земли и крестьян. Так, в 1745 году 22 металлургических завода Акинфия Демидова оценивались в 400 тысяч рублей, а вотчины с крестьянами – в 211 тысяч рублей. Заводы предпринимателей Луганиных стоили 305,6 тысячи рублей, а крестьяне и земли – 1 миллион 200 тысяч рублей, то есть в четыре раза дороже.

Из этих (и подобных им) фактов Н. И. Павленко делает обоснованный вывод: «Капитал, авансированный промышленником на покупку крестьян, приносил доход феодального, а не капиталистического происхождения. Если, далее, учесть, что мануфактурист покупал не работников, а ревизские души, то эффективность его затрат на приобретение „крещеной“ собственности понижалась, по крайней мере, в два раза. В металлургии, например, пригодной к работе считалась только половина ревизских душ (остальные – старики и дети), а в легкой промышленности процент использования труда купленных крестьян был и того ниже – там в работе находилось около 36%». Если к этому добавить, что и крестьянин-отходник, получивший паспорт и вышедший на заработки, эксплуатировался на заводе капиталистическим способом, чтобы затем, получив деньги, заплатить феодальный оброк своему господину, то станет понятно, что в системе крепостнической промышленности условий для развития капитализма (и, следовательно, для оформления класса буржуазии) не было. Наконец, эксплуатируя такую систему промышленности, казна была заинтересована в стабильных поставках изделий предприятий, для чего, собственно, предприниматели и поощрялись деньгами и душами. Соответственно государство смотрело весьма благосклонно на просьбу мануфактуриста ввести монополии на производство товаров, выпускаемых именно этим мануфактуристом, или на закупку сырья, ему необходимого. Примечательно, что, вводя такие монополии, государство видело в них и пользу чисто фискального свойства: сам предприниматель, считали чиновники, будет заинтересован в наблюдении за тем, чтобы не появились конкуренты, которые могут избежать казенных платежей. В конце 1720 года кожевники всей страны узнали, что некто Павлов основал компанию и получил привилегию на заведение кожевенного завода. В соответствии с этим устанавливалось: отныне всем продавцам кож «кожи продавать, прежде велеть объявлять им, компанейщиком, а покупать им у продавцов те кожи настоящею ценою, а продавцом, не объявя им, кож никому под штрафом продавать, и цены возвышать не велеть же, чтоб кожевенной завод потребными кожами был удоволен и в действии мастерства остановки не было. А им, компанейщиком оных продавцов тою покупкою не волочить». Нет сомнений, что последнее относится к разряду благих пожеланий, – можно представить себе, что делал на рынке кож, прикрываясь указом, Павлов со своими компанейщиками! Борьба с конкурентами с помощью государственных указов и «привилегий» мешала нормальному течению капиталистического процесса в стране. Защищенные «привилегиями», обеспеченные заказами казны, предприниматели, как уже отмечалось, не были заинтересованы в усовершенствовании производства, для чего нужно было вкладывать немалые средства. Важно, что деформация коснулась такой важной сферы, как сознание. Мануфактуристы-предприниматели, «вмонтированные» в общую крепостническую систему, не ощущали своего социального своеобразия, у них не возникало корпоративного, классового сознания. В то время как в развитых странах Европы буржуазия не только осознавала самое себя, но и открыто заявляла о своих претензиях властям, дворянству и королю, в России шло попятное движение: мануфактуристы, получившие крестьян, стремились добиться изменения, точнее, повышения своего социального статуса – стать дворянами. Эта тенденция – прямой результат развития крепостничества в промышленности – приводила к тому, что буквально через одно-два поколения представители предпринимателей превращались в дворян, полностью растворенных в привилегированном классе и даже забывших язык своих, вышедших из крестьян и посада, предприимчивых дедов и прадедов. Наиболее яркий пример – история баронов Строгановых и Демидовых.