Эрнест Лависс - Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815

10 марта король учредил орден Железного креста для награждения всех, без различия происхождения и звания, кто отличился в боях с врагом. Со всех сторон притекали патриотические добровольные пожертвования; женщины приносили свои обручальные кольца; к концу войны считалось позорным иметь серебряную утварь. Университеты и старшие классы гимназий опустели. В Бреславле профессор Стеффенс собрал своих учеников вокруг кафедры и, взволнованно, со слезами на глазах, возбуждал в них пламенные чувства долга и героизма. В Берлине Фихте, сам павший жертвой ухода за ранеными, твердил своим слушателям, что только одно несомненно, а именно — вечная жизнь, что ее можно заслужить смертью и утратить рабской жизнью. Шлейермахер благословлял солдат, которые шли сражаться за царство божие, за то, чтобы «вечные права человека были признаны за всеми людьми, даже самыми ничтожными». Улицы оглашались воинственными песнями, то пошлыми и грубыми, то исполненными удивительной поэзии.

Романтики спустились с заоблачной высоты в гущу толпы. Не все избавились от преобладания литературной искусственности: в стихах Фуке, Коллина, Штегмана, Шенкендорфа, даже в знаменитом произведении Рюккерта, названном Сонеты в латах, душевное движение слишком затемнено воспоминаниями исторического прошлого, погоней за формой, пристрастием к абстракции, изобилием эффектных образов. Мориц Арндт, один из первых начавший борьбу против всемогущего Наполеона, если не более искренен, чем все они, то более близок к народу, и столь известная его ода Бог, который создал железо, не хотел рабов очень возвышенна в своей простоте. Чаще всего его трезвость переходит в сухость, и он впадает в банальность. Знаменитая песнь Арндта Где родина немца — довольно жалкая немецкая Марсельеза, монотонная и холодная. В группе этих Тиртеев только один был действительно крупным поэтом, — это Кернер, в котором, казалось, ожил новый Шиллер и который, прежде чем умереть в рядах лютцовских стрелков, успел дать своей родине Песни лиры и меча. Эти стихи, местами посредственные, местами возвышенные, свидетельствовали, как и все поведение народа, об одном: о решимости победить или умереть. Раздавались требования настоящей войны, люди решили не останавливаться, пока родина не будет вся освобождена. Все ухищрения дипломатов не изгладят воспоминаний об этой «весне свободы». В этот момент Пруссия заняла первенствующее положение в Германии; в Пруссии воплотилось общее отечество.

Леопольд II и пробуждение конституционализма (1790–1792).Смерть Иосифа II, хотя уже наполовину побежденного и смирившегося, встречена была мадьярами как надежда на освобождение. Собрания комитатов состоялись без особого созыва, и здесь послышались речи, внушенные знаменитой клятвой в зале Jue de раumе и «Декларацией прав человека». Однако в этой стране традиций, по строю своему более похожей на Англию, чем на Францию, больше ссылались на исторические прецеденты, чем на отвлеченные принципы. В силу именно этих прецедентов Пештский комитат, самый радикальный из всех, заявил, что беззакония, совершенные в царствование Иосифа, должны повлечь за собой низложение династии. Наиболее умеренные требовали немедленного созыва сейма, который не собирался уже двадцать пять лет. Умный Леопольд II понял, что для него самого необходимо и даже полезно восстановить это собрание в полной его силе, и одним из первых его мероприятий было распоряжение о созыве сейма в июне. Он видел, что национальное пробуждение, если к нему отнестись должным образом, может быть не угрозой, а силой. Поэт Бароти писал: «Радуйся, дорогая моя родина! Можешь радоваться и ты, Австрия: корона прочно держится на твоем челе, когда мадьяр охраняет тебя». Последний стих является истинным выражением венгерской истории в течение тяжелого двадцатипятилетнего периода, который теперь начинался.

На выборах выступили две партии, обе одинаково исполненные патриотизма, но одна — консервативная, другая — демократическая. Первая оказалась в значительном большинстве и обязала своих депутатов стоять за сохранение как независимости и старой конституции, так и аристократических привилегий. Этим объясняется то обстоятельство, что новый король, давно уже прославившийся в Тоскане своими гуманными и реформаторскими идеями, явился в сейме защитником низших классов венгерского общества против чрезмерно аристократического либерализма. Для крестьян, угрожающее поведение которых, по его мнению, требовало уступок, а по мнению дворян — жестоких репрессий, он добился свободы передвижения, но ему не удалось добиться отмены телесных наказаний. Точно также городским обывателям и сербам сделано было несколько уступок в области распространения на них общего Законодательства и установления веротерпимости. Протестанты с радостью приняли 17 статей, являвшихся прогрессом в отношении веротерпимости.

В политических вопросах между королем и венгерским народом в течение двух лет этого короткого царствования господствовало почти полное согласие. Мы говорим — почти, потому что Леопольд решительно устранял всякое вмешательство венгерского сейма в австрийские дипломатические и военные дела.

Во время своего коронования и позднее король выполнял весь ритуал и признавал все вольности, имевшие цену в глазах мадьяр: коронование нового монарха должно происходить не позднее шести месяцев после вступления его на престол. Корона св. Стефана должна оставаться в Вуде. Король от времени до времени будет жить в Венгрии. Наместник (в то время эрцгерцог Александр, позднее в течение долгого времени эрцгерцог Иосиф) будет наблюдать за выполнением законов. Король должен сохранять в неприкосновенности королевство и его границы. Мадьярскими делами он может заниматься не иначе, как при содействии советников-мадьяр; он не может применять в Венгрии законов, которыми управляются другие его владения. Сейм, от которого зависит рекрутский набор и взимание налогов, будет созываться по крайней мере каждые три года. На протяжении долгого царствования сына императора Леопольда эти принципы часто не соблюдались, но никогда не были забыты.

Реакция при Франце II и процесс венгерских «якобинцев».С 1792 года события во Франции вызывают резкий поворот общественного мнения. Аристократическая партия, опасаясь за свои идеи, свой авторитет и свои замки, склоняется в сторону абсолютизма. Демократическая партия, недавно опиравшаяся на корону, становится очень малочисленной и, лишившись вскоре всякой свободы слова и печати, находит единственное убежище в тайных обществах. Скажем несколько слов о последстйиях этой двойной перемены.