Эрнест Лависс - Том 5. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть первая

В это время в государствах, объединенных под гегемонией Пруссии, состоялись наконец так долго откладывавшиеся выборы. Парламент собрался в Эрфурте 20 марта. Это было зрелище одновременно и трогательное и комическое, — самоотречение Депутатов, которые старались предупредить все фантазии избранного ими государя, чтобы убедить его принять их в число своих подданных. Большинство депутатов принадлежало к Готской партии; они были «больше роялистами, чем сам король», и в данном случае слова эти следует понимать в буквальном смысле. Им предложено было внести в конституцию 26 мая 1849 года некоторые изменения, обусловленные отпадением от союза Саксонии и Ганновера; слово «конфедерация» было заменено словом «союз»; коллегия государей была сокращена до пяти членов. Ни на одно предложение депутаты не возразили ни слова. Скоро они заметили, что их излишняя услужливость не нравится и что покорность их рассматривается как бестактность. Король хотел, чтобы они изменили основную хартию. Но в каком смысле, в каком пункте? Решение этих вопросов предоставлено было их собственной догадливости. Радовиц предупредил их, что чрезмерным усердием» они рискуют скомпрометировать все дело, а затем погрузился в молчание оракула.

Собрание пустилось на хитрости; оно решило принять сначала конституцию целиком (чтобы создать таким образом «совершившийся факт» и окончательно привязать Фридриха-Вильгельма к союзу), а затем рекомендовать правительствам принять ряд предложенных поправок. При всем том собранию не удалось удовлетворить короля, оно разошлось с печальным сознанием, что было одурачено комедией, к которой никто серьезно не относился, и с чувством сожаления о том, что принесло свои убеждения в жертву королю, который даже не догадывался о горечи этой жертвы и уже решил столковаться с Австрией.

Нашлись горячие головы, которые хотели довести начатое, дело до конца, в том числе князь Эрнст Саксен-Кобургский. Он играл до известной степени роль мухи, помогавшей (в басне) тащить телегу, и возбуждал к себе подозрительное отношение Елизаветы и партии Крестовой газеты, прекрасно знавшей слабые стороны короля, который легко увлекался фантастическими планами. Чтобы вырвать короля из-под влияния окружавших его «старопруссаков», князь предложил ему созвать входивших в союз государей на съезд в Готу. Этот план способен был вскружить романтическую голову Фридриха-Вильгельма: среди этого кортежа государей он мог бы вообразить, что возродилась эра Гогенштауфенов и, может быть, удалось бы добиться от него заявления, от которого оп не мог бы отказаться. Королева вместе с камарильей отпарировала этот удар; съезд состоялся, но не в Готе, а в Берлине (май 1850 г.), и с этого момента потерял всякое значение. Под более или менее благовидными предлогами введение в действие конституции союза было снова отложено; теперь никто уже не строил себе иллюзий относительно близкого будущего, а большинство членов выжидало только удобного повода, чтобы снова отдаться под покровительство Австрии.

Теперь у Шварценберга руки были развязаны; 13 августа 1849 года Гёргей сложил оружие при Виллагоше, а 27 сентября капитуляция Клацки при Коморне ознаменовала конец венгерского восстания. Венеция была покорена (август), туринский парламент утвердил мирный договор, заключенный Виктором-Эммануилом (декабрь). Италия лежала у ног Ра-децкого. Эти быстрые успехи несколько опьянили австрийских государственных деятелей, и они готовились расправиться с Пруссией так, как они расправились с Пьемонтом.

Кризис.Прежде чем произвести на союз решительную атаку, Шварценберг занялся его расшатыванием: он настаивал на отречении великого герцога Баденского, который связал себя по отношению к Пруссии слишком определенными обязательствами. Шварценберг поддерживал мекленбургское рыцарство против его монарха, предлагал свою поддержку гессенскому курфюрсту, который согласился на предложение Фридриха-Вильгельма только после самого упорного сопротивления и давно уже собирался порвать с союзом. Вюртембергский король Вильгельм I, уверенный в поддержке Гофбурга [50], объявил объединение Германии опасной химерой, а союз 26 мая 1849 года — новым Зопдербундом и самоубийством Германии.

Когда общественное мнение оказалось достаточно подготовленным, Шварценберг раскрыл свои карты и 26 апреля 1850 года пригласил немецкие правительства прислать во Франкфурт своих представителей, чтобы заменить временную австро-прусскую комиссию, полномочия которой истекали. Восстановив таким образом собственной властью старый союзный сейм, он послал Фридриху-Вильгельму угрожающий ультиматум. Если Пруссия не хотела идти на опасный конфликт, у нее оставался один лишь выход: скромно занять свое прежнее место среди остальных союзных государств, озлобленных ее честолюбивыми проектами и готовых нагло издеваться над ее отступлением. Вся Германия разделилась на два лагеря: с одной стороны сторонники Пруссии, с другой — все те, кто не желал подчиниться ее гегемонии.

10 мая 1850 года при открытии сейма представлены были только четыре упомянутых королевства, Гессен-Гомбург и Люксембург; но скоро ряды прусских союзников поредели вследствие измены: оба Гессена, Шаумбург и Стрелиц. послали своих делегатов во Франкфурт. Не обращая внимания на протест Фридриха-Вильгельма, председатель заявил (2 сентября), что сейм учрежден правильно и что решения его обязательны для всех членов союза. Прусский король поднял брошенпую перчатку и назначил Радовица министром иностранных дел. Он упустил удобный момент для получения некоторых уступок и теперь упорствовал уже из нелепого самолюбия. Герлах и Бисмарк старались ему растолковать, что нет смысла итти на риск страшной войны для сохранения под своим влиянием дюжины мелких государей, неспособных оказать ему никакой реальной помощи и неизбежно являвшихся его вассалами не в силу специальных договоров, а по самой сущности вещей. Король не возражал на эти доводы и решился не итти до конца. Но ему было крайне тяжело отказаться от всех своих планов, и его. честолюбие было очень упорным, особенно благодаря убеждению, что его честолюбивые вожделения вызываются преданностью интересам отечества. Прусский король не усматривал никакого неудобства в дальнейшем сопротивлении, так как полагал, что Шварценберг, как и он сам, с ужасом отступит перед перспективой междоусобной войны; он упорно закрывал глаза на Очевидность, отказывалс. я признать, что прусские проекты, в какой бы форме он их ни выставлял, угрожают австрийскому влиянию в Германии, и каждый раз придумывал новые туманные и неосуществимые планы.

Фридриха-Вильгельма считали лицемером; правильнее было бы сказать, что он обманывал самого себя, что он находил удовольствие в ложных положениях и сумбурных мыслях и что ему никак не удавалось примирить свою совесть с унаследованной от предков алчностью. Несмотря на свет, пролитый на характер Фридриха-Вильгельма его корреспонденцией и свидетельствами некоторых близких к нему лиц, как Бунзен, Герлах, Реймопт и Ранке, историк с недоумением останавливается перед этой загадочной и неопределенной личностью. Не следует, во всяком случае, удивляться, что он вызывал ожесточение своих противников.