Эрнест Лависс - Том 6. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть аторая

4 сентября, в то время, когда Законодательный корпус обсуждал положение дел, толпа ворвалась в зал заседаний. Чтобы устранить будущих вождей коммуны, Гамбетта, Фавр, Ферри и др. отправились в Ратушу и там провозгласили республику. Тотчас же организовалось правительство национальной обороны. В него вошли все парижские депутаты, за исключением Тьера, а именно: Эммануэль Араго, Кремьё, Фавр, Ферри, Гамбетта, Гарнье-Пажес, Глэ-Бизуэн, Пель-тан, Пикар, Рошфор, которого предпочли «лучше иметь внутри, чем снаружи», Жюль Симон и генерал Трошю. Назначенный недавно губернатором Парижа Трошю в целях сплочения армии потребовал для себя председательства, что и было ему дано без прений. Министром внутренних дел был назпачен Гамбетта, финансов — Пикар, юстиции — Кремьё, народного просвещения — Симон, иностранных дел— Фавр, военным— генерал Лефло, морским — адмирал Фуришон, общественных работ — Дориан и торговли — Маньин. Мэром Парижа был назначен Этьенн Араго, его товарищами — Бриссон, Флоке, Кламажеран и Дюрье. Ферри исполнял обязанности сенского префекта. Полицейская префектура последовательно находилась в руках Кератри, Эдмона Адана и Крессона.

Одним из первых действий нового правительства был созыв на 16 сентября Учредительного собрания. Но произвести выборы можно было только во время перемирия, и потому они были отсрочены после свидания Фавра с Бисмарком в Ферьере (20 сентября). Министр иностранных дел заявил, что Франция не уступит ни одной пяди своей земли и ни одного камня своих крепостей; на это Бисмарк ответил, что Германия требует Страсбург, ключ своего дома, и условиями перемирия поставил сдачу Бича, Туля и Страсбурга, продолжение войны вокруг Меца и оккупацию немцами форта Мон-Валерьен. Однако правительство национальной обороны отказалось сложить оружие. «Неприятель, — сказало оно, — предоставил нам выбирать между бесчестьем и выполнением долга; колебаний быть не может. Париж будет обороняться до последней возможности, департаменты поддержат его, и с божьей помощью Франция будет спасена».

Правительство осталось в Париже. Хотя этот город, находившийся на осадном и военном положении, не мог теперь считаться административным центром, но он был важнейшим пунктом обороны, и тогда полагали, что власть должна находиться там, где опасность всего сильнее.

Впрочем, три члена правительства — старик Кремьё, взбалмошный Глэ-Бизуэн и адмирал Фуришон, человек способный и благоразумный, но слишком осторожный и малоизвестный, — отправились в Тур, чтобы организовать силы провинции. Военным ведомством руководил Фуришон. 17 сентября, когда но распоряжению его двух товарищей генералы, командовавшие территориальными дивизиями, были подчинены гражданским комиссарам, он подал в отставку.

Артеней и первое взятие Орлеана.Тем временем в Бурже сформировался новый, XV армейский корпус, под командой генерала де ла Мотруж, насчитывавший 60 000 человек. 10 октября у Артеней его авангард попытался остановить прусские и баварские войска, которые Танн и Виттих вели на Орлеан. Де ла Мотруж потерпел поражение, и на следующий день немцы заняли Орлеан после ожесточенного боя в окрестностях и предместьях.

Шатодён.Неделю спустя (18 октября) Виттих двинулся на Шатодён, тогда как Танн остался в Орлеане. Виттих наткнулся на вольных стрелков под командой Липовского и национальную гвардию Шатодёна, которая в течение нескольких часов, до самой полуночи, упорно дралась на улицах и в домах. Доблестный город был наполовину сожжен, но его сопротивление не забыто и по сей день.

Гамбетта и Фрейсине.Оборона провинции сделалась теперь более энергичной. Ее душой стал Гамбетта — самый молодой, самый смелый, самый кипучий из членов правительства. 7 октября пылкий трибун, совершенно несведущий в военном деле, но полный энергии и патриотизма, объятый страстной жаждой реванша, покинул на воздушном шаре Париж и спустился близ Мондидье. На следующий день он был в Туре. Гамбетте принадлежал решающий голос, он сразу объединил в своих руках министерства внутренних дел и военное.

В качестве военного министра он нуждался в помощнике. Он остановил свой выбор на Шарле де Фрейсине, горном инженере, бывшем начальнике движения Южных железных дорог, назначенном тотчас после 4 сентября префектом департамента Тарн-и-Гаронны. Человек образованный, проницательный, работящий, положительный и флегматичный, умевший подчас властным тоном делать полезные указания, Фрейсине отнюдь не был стратегом; он думал, что войска могут совершать передвижения на поле битвы с такой же быстротой и точностью, с какой отдаются в кабинете распоряжения; он не сумел сообщить обороне общий импульс и направление; он не понял, что лучшей оборонительной системой является партизанская война — война, состоящая не из правильных битв и красивых маневров, а из мелких стычек, которые в конце концов утомляют и истощают врага, что нужны не крупные операции с целью освободить Париж от осады, а стычки, внезапные нападения, мелкие набеги, направленные на пути сообщения противника. Между тем Гамбетта считал его вторым Карно [205]. Как и все французы со времени поражений под Фрешвиле-ром и Седаном, он считал всех профессиональных военных людьми ограниченными, способными только осуществлять замыслы ученых стратегов. Он мечтал, «порвав с традицией, возобновить легендарные чудеса 1792 и 1793 годов. Он верил, что Франция, обновленная установлением республики, отразит иноземное нашествие могучим порывом, как в конце XVIII века, и клялся, что народ преградит путь деспоту. Оп забывал, что в свое время добровольцы навлекли много невзгод на революцию своей недисциплинированностью и трусостью, что первую республику спасла не храбрость ее ополчений, а разногласия в среде коалиции, что в 1793 году немцы, нерешительные и малочисленные, топтались на одном месте в нескольких милях от границы, а теперь, объединенные, победоносные, неисчислимые, они стояли не на Зауере и Шельде, а на Сене и Луаре — в сердце Франции» [206].

Однако Гамбетта и Фрейсине с помощью директоров министерства — Ловердо, Гака и Тума — развивали необычайную деятельность. Они спасли честь французского имени. Большинство генералов, привлеченных ими к командованию, признало, что делегация сумела путем быстрых и энергичных мероприятий подкрепить действующие корпуса и, несмотря на суровую зиму и заторы на железных дорогах, обеспечить солдат всем необходимым. Было сформировано 238 новых батарей, и 11 армейских корпусов с 600 000 человек выросли словно из-под земли, другими словами — по 2 батареи и по 5000 человек в день!

Под знамена были призваны все остатки запаса, бывшие солдаты моложе 35 лет, набор 1870 года, вся мобильная гвардия и так называемые «мобилизованные», или «старые холостяки», наконец, все национальные гвардейцы, холостые и бездетные вдовцы моложе 40 лет. Но офицеров нехватало. Новый офицерский корпус был почти столь же неопытен, как солдаты, и не умел внушить своим людям повиновение. И разве могли устоять против сметливого, ловкого в передвижениях, самоуверенного и выносливого врага, воодушевленного своими успехами, эти маршевые полки, эти батальоны мобилей, эти ополченцы — все новые, необученные, недисциплинированные войска, порывисто-отважные, но неспособные долго терпеть усталость, стойко переносить лишения и упорно добиваться решительных результатов, обескураженные, подавленные, недоверчивые и, вопреки ожиданию, не привыкшие к войне, хотя и воевавшие беспрерывно? «Как бы ни был велик патриотизм нации, — сказал Бисмарк Жюлю Фавру, — она не в силах разом создавать армии, и если бы можно было, дав гражданину в руки ружье, превратить его тем самым в солдата, глупо было бы тратить наибольшую часть народного богатства на содержание постоянных армий».