Эрнест Лависс - Том 6. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть аторая

В Пруссии Николай I использует сперва свое влияние на Фридриха-Вильгельма, чтобы заставить его отказаться от конституции, дарованной им своим подданным. «Я не желаю иметь у себя под боком конституционного собрания», писал ему Николай I. В то же самое время он предоставлял в его распоряжение воинские части, которые, соединившись с оставшимися верными прусскими корпусами, должны были направиться на Берлин, чтобы там, в самом гнезде, раздавить революцию. Он настаивал натом, чтобы прусское правительство, не дожидаясь русского вмешательства, избавилось от «наиболее гнусных орудий возмущения и анархии», т. е. от поляков; настаивал на том, чтобы их не поддерживали более «в их так называемом национальном вопросе», и на том, чтобы Познань была вновь включена в число прочих прусских провинций. Он протестовал против признания Фридрихом-Вильгельмом прав герцога Христиана Шлезвиг-Голштин-Аугустенбургского; через несколько недель, когда прусские войска, соединившись с войсками других германских государств, захватили герцогства, русский посланник в Берлине, Мейендорф, объявил, что их вторжение в Ютландию является враждебным актом по отношению к России, и потребовал от прусского правительства согласия на перемирие. Добившись перемирия, Николай начал переговоры с Англией и республиканской Францией, чтобы окончательно решить датский вопрос; Лондонский договор этот вопрос урегулировал, оставив за Данией все ее владения.

Русские интересы в Германии были не так ясны. Державой, которой больше всего угрожал революционный кризис, являлась Австрия; демократы Франкфуртского парламента стремились исключить ее из Германии, а восстание венгров угрожало ей распадением. Пруссия же с 1814 года была верной союзницей, почти вассалом царей; напротив, Австрия противилась русской политике на Востоке, где она, по всей вероятности, оказалась бы против России в тот день, когда пришлось бы ликвидировать наследство «больного человека». При таких условиях не было ли в русских интересах урезать Австрию в пользу Пруссии? Николай этого не думал. Прежде всего, увеличенную Пруссию будет труднее держать в руках, чем Пруссию в пределах договоров 1814 года; увеличение ее могло произойти только за счет небольших германских государств, которые послушно подчинялись русскому влиянию. Далее, Австрия, ослабленная со стороны Германии, отброшенная к востоку, станет только еще больше мешать России. Итак, надо было сохранить status quo. С 1848 по 1850 год Николай употреблял все усилия, чтобы остановить Пруссию; в то же самое время он предоставил свою армию Австрии, чтобы покончить с Бенграми. Когда венгры были усмирены, когда Гёргей капитулировал в Вилагоше перед Паскевичем, а Пруссия в Ольмюце отреклась от своих притязаний на германскую гегемонию, тогда Николай вмешался снова, чтобы не дать Австрии воспользоваться всеми выгодами. Он объявил, что в случае войны не позволит отнять у Пруссии ни одной деревни, заключил с пей соглашение с целью провалить проект Шварценберга, опасавшегося укрепить германские федеральные узы в пользу Австрии; вступил в соглашение с Францией и Англией для сохранения старых границ Союза, в которые австрийский премьер-министр хотел было включить негерманские государства своего императора. Если в конечном итоге Центральная Европа в 1852 году оказалась в положении 1815 года, то этим она была обязана императору Николаю.

В этот момент Россия была или казалась властительницей европейского материка. «Император Николай — господин Европы, — писал принц Альберт владетельному герцогу Саксен-Кобургскому, — Австрия — ее орудие, Пруссия одурачена, Франция — ничтожество, Англия — меньше нуля». Со своей стороны, доверенный короля Леопольда барон фон Штокмар констатировал, что Николай занял место Наполеона I: «только Наполеон вел войны, чтобы диктовать законы Европе, а Николай поддерживает свою диктатуру угрозой». В действительности эта кажущаяся диктатура зависела от случая. Народы, надежды которых были задушены Россией, питали к ней глухую ненависть; государства, которым она помогла, как Австрия, не могли простить ей того, что она не выдала им их врагов; французское правительство относилось к России враждебно; Англия с тревогой следила за ростом влияния и престижа России. Вся эта тревога и ненависть должны были соединиться против Николая при первой же его попытке извлечь выгоду из своего положения.

Мы не будем здесь останавливаться на Крымской войне. В какие-нибудь два года Николай увидел крушение дела своего царствования. Турция оказала ему сопротивление; Франция и Англия, которых он давно уже старался поссорить, объединились для защиты турок; Пруссия не двинулась; австрийский император, превратившись «из императора апостолического в императора-отступника», сблизился с западными державами. В это время неприятельские армии вторглись в Россию; русский флот был уничтожен; войска, изнуренные еще в пути болезнями, лишениями, неспособностью и продажностью администрации, таяли до встречи с врагом. В момент кончины Николая (2 марта [2] См. т. IV. 1855 г.) престиж России не существовал более ни для Европы, ни внутри самой России, и царствование закончилось крахом.

Начало царствования. Новый император до своего вступления на престол никогда не имел влияния на государственные дела, хотя ему было уже тридцать семь лет. Знали о нем немного: воспитан он был поэтом Жуковским, позднее путешествовал по всей Европейской России, побывал в Сибири и на Кавказе, где он, как говорили, отличился в боях против черкесов [3]. Несмотря на это военное прошлое, он слыл человеком миролюбивым, и на основании этой репутации биржи западных государств ознаменовали его восшествие на престол общим повышением курса государственных бумаг.

Однако своими первыми действиями он показал, что намерен продолжать политику Николая. Послам, собравшимся для принесения ему поздравлений, он объявил, что будет следовать принципам своего отца и дяди, т. е. принципам Священного союза; что, впрочем, он хочет мира, но только на почетных условиях. Переговоры продолжались в Вене так же, как в последние месяцы жизни Николая — не подвигаясь вперед. В сущности, несмотря на свои высокомерные заявления, русское правительство желало мира; истощение России делало этот мир с каждым днем все более необходимым, но нельзя было сложить оружия до решающих военных действий. «Сначала возьмите Севастополь», — говорил в Вене князь Горчаков представителям держав. Севастополь был взят, и несколькими неделями позже успех русских— взятие Карса— дал возможность удовлетворить их самолюбие и облегчить переговоры. Мир был заключен 30 марта 1856 года.