Эрнест Лависс - Том 6. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть аторая

Турки совершенно серьезно думали, что стоит их правительству провозгласить на бумаге некоторое количество реформ на европейский лад, — и в их стране снова будет изобилие, в администрации водворится порядок, будет положен конец злокозненным намерениям держав и стремлениям к независимости подвластных империи христиан. Когда они увидели, что экономический кризис все усиливается, что иноземные державы не отказываются от своих враждебных замыслов и что реформы привели лишь к новым займам и к Крымской войне, они стали винить свое правительство. Образовалась оппозиционная партия против тех министров, которые проводили эти реформы. — Али-паши и Фуад-паши; одни ставили им в упрек непригодность, другие — недостаточность реформ, и все вообще обвиняли их в том, что они порвали с национальными традициями, что они — не патриоты. Несколько ловких людей по совету западных авантюристов решили, что они могут извлечь пользу из этого движения, выдавая себя на Западе за либералов и используя движение в своих интересах; западноевропейское общественное мнение считало их представителями наиболее передовой партии. Когда европейцам пришлось встретиться с настоящей Молодой Турцией, они были поражены, что им приходится иметь дело с турками, ярыми турками, ярыми националистами, ярыми антиевропейцами — потому что все они были националистами, — и тогда их стали обвинять в фанатизме.

Младотурок неотступно преследовала мысль, что Европа ненавидит их родину и думает лишь о том, как бы ее обмануть. Они искренно восхищались научным и литературным творчеством Европы; они, каждый на свой лад, сообразно своему темпераменту, искренно увлекались различными политическими системами, или, скорее, революциями, — Кромвелем, Руссо, Робеспьером, Ламартином, — но они никогда не думали перенести целиком политические учреждения Европы в свою страну, и те копии этих учреждений, которые их правительство будто бы вводило в Турции, встречали с их стороны постоянное противодействие.

Тем временем их воспитание мало-помалу подвигалось вперед — не систематично, но своеобразно. Уже в 1864 году оппозиция в Турции настолько усилилась, что правительство сочло необходимым изменить закон о печати произвольными распоряжениями, заимствованными из французского законодательства того времени (предварительное разрешение, обязательная подпись, правительственные сообщения, предостережения, приостановка, запрещение ввоза оппозиционных газет и пр.). Впервые в этой мусульманской стране, где двадцать лет тому назад не было ни газет, ни книг, где все эти зловредные вещи считались бида («новшеством, осужденным религией»), мусульмане начинают требовать свободы печати. В то время как в столице у молодежи, увлеченной чтением западных книг, эта оппозиция стала обнаруживаться в европейских и либеральных формах, в провинции она проявлялась в совсем иной форме — чисто восточной. Мистические секты и заодно с ними, по всей вероятности, бекташи и, наверное, бабиды начинают проповедывать в Анатолии — а именно в Копии и в азиатском Скутари — религиозную реформу. С этого времени начинается ряд арабских восстаний среди сектантов — анзариев и друзов — в северной и южной Сирии, которые не раз требовали от турецких властей серьезного напряжения военных сил. Оппозиционная часть османской молодежи, сочетая в своих грезах европейский революционный романтизм с теми воспоминаниями о великих арабских движениях, которые она вынесла из своего классического мусульманского воспитания, создала эпопею турецкой революции, начатой арабами. Так, арабофильские симпатии побудили их вступить в сношения с египетским властелином Мустафой-Фазилем, ограниченным интриганом, сухим и эгоистичным, который в их предложениях усмотрел возможность выгодной аферы и придал делу характер спекуляции, рассчитанной на то, чтобы доставить ему инвеституру Египта. С помощью камарильи европейских интриганов он задумал выдать себя в Европе за главу либеральной партии на Востоке по европейскому образцу. Так образовалась первая Молодая Турция— партия по заказу, в которой все друг друга обманывали, начиная с настоящих младотурок, смотревших на Мустафу как на ничтожного человека и спекулянта. Это и была та партия, которая стала известна Западу.

Увлечение младотурок арабским прошлым побудило их ввести в замкнутый круг Османлылыка некоторое число сирийцев, людей более открытых, а главное — более гибких, чем истинные османы, всегда держащиеся с некоторой важностью. Впервые арабский и турецкий мир сближаются на почве мысли одновременно и национальной и либеральной. Пока князь Мустафа-Фазиль оказывал денежную поддержку европейским газетам и тешил младотурок проектами конституции, наиболее нетерпеливые и искренние члены партии составляли заговор в Константинополе; их план состоял в том, чтобы захватить в свои руки султана и заменить его другим членом императорской фамилии, пользуясь именем которого предполагалось ввести сначала конституционную монархию, а затем — республику. Арабы, на которых они рассчитывали, должны были выбрать себе установленным образом настоящего халифа — мусульманского папу, резиденцией которого должна была стать Мекка и который санкционировал бы Оттоманскую республику. Такова была их программа; по крайней мере в таком виде она была сообщена нам в 1868 году эмигрантами, членами партии, нашедшими убежище в Париже. Младотурки принадлежали к двум группам: первая — группа умеренных, конституционалистов, руководимая Зия-беем, вторая — группа революционеров, республиканцев, состоявшая из Мехмед-бея, османа из старой аристократической семьи, анатолийских турок Решид-бея иНури-бея, албанского писателя Кемаля [80], албанского улема Тахсина, улема Али-Суави, сирийца Анис эль-Биттара, одного армянина и др. Гвардейский бригадный генерал Хусейн-паша присоединился к эмигрантам вместе с одним полковником польского происхождения. Мустафа-Фазиль давал средства, па которые были основаны сначала Объединение (Иттихад), а затем Свобода (Хуррийет). В общем, партия не имела глубоких корней в стране.

Параллельно с пока еще зачаточной идеей о народности как племенном единстве, в Турции за последнее время зарождается идея ислама как начала, способного приспособляться к условиям расы, времени и среды. Уже с 1860 года можно найти в турецких изданиях следы рационалистического истолкования корана; назовем относящуюся к этому году очень распространенную книжечку, — написанную, впрочем, с целью возвеличить ислам, — заглавие которой достаточно ясно указывает на ее рационалистический дух: это — Лекарство пророка, рассуждение о гигиенических заповедях, содержащихся в коране. В это же время развилось учение о свободе исследования, заимствованное у мутазилитов — свободомыслящей секты, терпевшей гонения при Аббасидах.