Эрнест Лависс - Том 7. Конец века (1870-1900). Часть первая

Положение Германии к 1897 году было довольно сложное. Ее могущество как великой державы нисколько не было поколеблено, ничто ему не угрожало. Со времени удаления генерала Вальдерзее, которого обвиняли в руссофобстве, отношения между Берлином и Петербургом снова сделались более сердечными. Австрия и Италия по прежнему были верны союзу, Франция образумилась, Англия проявляла податливость; процветание финансов было неоспоримо, а бюджетные излишки позволяли министрам без затруднении расставаться с новыми проектами косвенных налогов, упорно отвергаемыми рейхстагом [186]. В 1896 году (1 июля) был принят гражданский кодекс, который должен был вступить в силу с 1 января 1900 года и скрепить политическое единство Германии единством юридическим. В следующем году (7 апреля 1897. г.) рейхстаг принял коммерческий кодекс. Разве удачное завершение этих обширных начинаний не являлось лучшим доказательством усиления духа единства и патриотизма? Новым звеном германского единства, а в то же время и залогом дальнейших успехов явился также и канал, соединивший Немецкое море с Балтийским. 20 июня 1895 года его торжественно открыл сам германский император, окруженный почти всеми немецкими государями и сопровождаемый блестящим кортежем европейских флотов, в котором участвовали даже французские суда. Сенсационная телеграмма, которой император Вильгельм, на время остановив этим вторжение англичан, приветствовал президента Крюгера по поводу победы буров при Крюгерсдорпе (2 января 1896 г.), вызвала энтузиазм всей Германии. Договор 6 марта 1898 года с Китаем, признавшим за Германией своего рода протекторат над Шаньдунем и аренду на 99 лет бухты Цзяочжоу и прилегающих территорий, в частности полуострова Цинь. Тао, открывал обширнейшие перспективы для немецкой торговли. Однако, несмотря на все это, умы охвачены были смутным беспокойством: не было уверенности в завтрашнем дне, а борьба партий становилась все более ожесточенной и вызывала тревогу.

Выборы 1898 года дали довольно неопределенный результат, и либералы сыграли на них довольно жалкую роль. В палате они оказались в очень затруднительном положении: им приходилось благодарить правительство, снисходительной жалости которого почти все они были обязаны своим переизбранием, в то же время они вполне определенно сознавали, что их робость выводила избирателей из терпения. Они приняли еще реформу военного кодекса, хотя она и казалась им далеко недостаточной. После недолгих возражений они даже дали свое согласие на новое увеличение военного контингента, которым император ответил на созванную Россией мирную конференцию. Однако долготерпение народа с течением времени истощалось. Так называемый каторжный закон (Zuchthausvor lage), устанавливавший драконовские меры против союзов, вызвал негодование не у одних только социалистов; закон Гейнце (lex Heimtze) возмутил всю интеллигенцию. Под предлогом улучшения общественной нравственности этот закон дал бы возможность более или менее открыто подвергать цензуре все произведения литературы и искусства. Как в 1892 и 1895 годах законами о школьном надзоре и о мерах против попыток к свержению существующего строя, так и теперь коалиция католической и протестантской реакции снова угрожала самым драгоценным традициям германской мысли. И снова, в третий уже раз, либерализму, столь ослабленному и утратившему бодрость, удалось отразить нападение. «Союз имени Гёте» объединил в общем усилии знаменитейших людей из всех областей умственной деятельности. Социалисты явились очень умелыми защитниками положившей начало величию нации свободы мнений и в противовес коалиции консерваторов и центра прибегли. к обструкции: закон был взят обратно (апрель 1900 г.). Закон о новом увеличении флота встретил не более благоприятный прием.

В пруссном ландтаге правительство имело так же мало успеха, как и в рейхстаге, с той лишь разницей, что в ландтаге противниками правительства выступили консерваторы. Император придавал большое значение сооружению канала, которым предполагалось соединить Рейн с Эльбой, иначе говоря — западные провинции империи с восточными. Этот проект затрагивал и карман и принципы консерваторов. Вдобавок их ввела в заблуждение двусмысленная тактика Микеля: он защищал предложения правительства настолько вяло, что большинство задавало себе вопрос, действительно ли желания императора на этот счет так определенны, как это утверждали. К тому же предстояла жаркая схватка по вопросу о возобновлении торговых договоров. Аграрии увлеклись: им захотелось поупражняться во фрондерстве, показать министерству свою энергию — они отвергли проекты значительным большинством. Газеты писали о «парламентской Иене».

Таким образом, получилось чрезвычайно запутанное положение. Правительство, разбитое в рейхстаге прогрессистами, в прусском ландтаге потерпело поражение от консерваторов, ставивших ему в упрек относительный либерализм em политики; а что гораздо серьезнее — причину этих поражений приходилось искать прежде всего в непоследовательности и нерешительности самого правительства, в честолюбивых или коварных замыслах некоторых из его членов. При таких методах действия нравственный уровень политических деятелей понижался, они переставали пользоваться доверием. В парламенте не существовало прочного большинства; партии, программы которых сильно устарели, беспорядочно метались из стороны в сторону. Администрация была заполнена людьми, давно уже изжившими себя. Общественное мнение было непостоянно и свидетельствовало о сильной нервозности. Государственными делами управлял почти восьмидесятилетний старец, не пользовавшийся подлинным авторитетом, довольствовавшийся применением случайных средств, которые, правда, отдаляли кризис, но ценою последующего обострения его. Не в меру увлекающийся и непостоянный император, соблазняемый резко противоречившими друг другу химерами, был не в силах противостоять коварным советам. Страна тревожно бродила в потемках и с беспокойством задавала себе вопрос — не окажется ли она в один прекрасный день в руках военной и феодальной камарильи.

Германия в 1900 году.Все это ежедневно на все лады повторялось в передовой печати, и для всех этих жалоб несомненно имелись веские основания: Германия в самом деле переживала довольно серьезный конституционный кризис. Но было бы нелепо придавать этим жалобам трагический характер и говорить — как это нередко делается — об упадке или бессилии.

Во-первых и прежде всего, все эти инциденты, приобретавшие в глазах французов такое огромное значение только потому, что происходили в непосредственном соседстве с Францией, нисколько не угрожали единству Германии. Это единство утвердилось окончательно — во всяком случае, в той степени, в какой можно говорить об окончательности в делах человеческих; утвердилось потому, что оно являлось результатом долгих усилий и настойчивых стремлений, естественным завершением долгого исторического прошлого; потому, что оно было освящено блестящими победами; потому, что оно дало Германии те два наиболее существенных блага, к которым стремятся все народы: могущество и богатство. В книгах часто говорят о партиях, враждебных империи, называя при этом прежде всего католиков и социалистов. Эти рассуждения наивны. Даже допуская мысль, что вожди «этих партий действительно непримиримы, не приходится сомневаться в том, что огромное большинство избирателей ни минуты не стало бы колебаться, если бы ему пришлось сделать выбор между их программами и Германией.