Юрий Федосеев - Романовы. Век первый

Иностранные наемники своей судьбой распорядились так: половина из них перешла на службу к польскому королю, а другая половина сочла за благо возвратиться к себе на родину. Только восемь русских, из них шесть донских казаков, соблазнившись, перешли на сторону поляков.

Воодушевленный практически бескровной победой под Смоленском, король задумал было развить военно-политический успех, но, видимо, его лимит счастья к тому времени был исчерпан. Попытки его войск взять крепость Белую, Путивль и Севск завершились большими потерями поляков и запорожских казаков. Да к тому же из Крыма пришла информация, что подкупленные Москвой татары готовы к набегу на южные области Речи Посполитой. В этих условиях Владислав в марте 1634 года сам предложил начать мирные переговоры, завершившиеся 3 июня подписанием Поляновского мирного договора, по которому за Польшей признавалось право на Смоленск и Северскую землю. Единственным успехом Москвы в этой ситуации стал отказ Владислава от московского престола и признание Михаила царем. Правда, за это пришлось заплатить ни много ни мало, а двадцать тысяч рублей.

В ходе переговоров поляки попытались вернуться к идее времен Бориса Годунова, предложив повторить уже отработанную на Литве тактику присоединения Московии к Речи Посполитой. Она основывалась вроде бы на безобидных статьях: «быть в вечной взаимной приязни», «иметь общих врагов», не вступать в союзные отношения с врагами другой стороны, оказывать помощь в случае агрессии. Казалось, ничего предосудительного в этом нет, но последующие статьи вызывали уже некие сомнения в умах московских бояр, которым в диковину было слышать о свободе передвижения дворян и шляхты в границах двух держав для государевой службы и получения образования, о свободе смешанных браков и приобретении недвижимости. Завершалось же все заветным желанием короля-католика — возможностью строить в Московии католические костелы, а после смерти бездетного царя — наследовать его корону. Отговорками новизны предложений и пожеланиями «пусть государи перешлются между собой» бояре в очередной раз похоронили план мирного объединения, а вернее, поглощения Московии Польшей.

Судьба же Шеина была трагична. Боярская дума признала его виновным в оскорблении бояр, плохом руководстве военными действиями, капитуляции без царского приказа и… измене: якобы он скрыл от царя, что перед освобождением из польского плена в 1619 году дал клятву Сигизмунду, что впредь никогда не будет сражаться с Польшей, и капитуляция перед Владиславом под Смоленском стала исполнением той клятвы. Шеина приговорили к смерти и обезглавили. Вместе с ним были казнены стольник Артемий Измайлов и его сын Василий, вина которого заключалась в том, что он, мол, вел сношения с поляками и русскими изменниками, находившимися в лагере у Владислава, и произносил такие «поносные» слова: «Как против такого великого государя монарха нашему московскому плюгавству биться? Каков был царь Иван (Грозный. — Ю.Ф .), и тот против литовского короля сабли своей не вынимал…»

Прошло четыре столетия, а Васькины песни поются до сих пор. И до сих пор живы заблуждения, сформировавшиеся еще в начале XVII века, будто Михаил Федорович стал «эффективным» правителем большой державы исключительно благодаря своему отцу, «заставившему сына заниматься государственными делами и болеть за судьбы своей страны». Утверждающие так совершенно забывают дофиларетовский период царствования первого Романова, когда он без участия отца вместе с боярами положил конец внутренней смуте и закончил две войны — с Польшей и Швецией, закрепив создавшийся до него статус-кво и не уступив ничего дополнительно к уже потерянному. Что же касается почтительного отношения молодого царя к 65-летнему отцу, возвратившемуся из польского плена, волею судеб обойденному сыном на царском престоле, то оно было вполне нормальным — было бы противоестественным положение отца в качестве верноподданного своего сына: такого в русской истории еще не было. Отсюда и два человека с титулом Великого Государя. Как более опытный и более мудрый человек, как страстотерпец, много перенесший со времен Бориса Годунова, как отец, наконец, Филарет по праву старшинства, по лествичному праву, с молчаливого согласия сына-царя фактически взял бразды правления страной в свои руки и не выпускал их в течение 14 лет.

А что, собственно, он сделал? Да ничего особенного. Он всего лишь попытался провести, как бы сейчас сказали, административную реформу. Однако проблемы управления как были, так и остались; как грабили на дорогах, так и продолжали грабить; как бесчинствовали воеводы на кормлении, так они и продолжали бесчинствовать. Что изменилось? Наметились подвижки. Не жирно!

А во внешней политике, целиком находившейся в руках Филарета, чего удалось добиться? Практически ничего! Его попытки женить сына на датской, а потом и на шведской принцессе успехом не увенчались. Хуже того, с таким трудом создаваемая им коалиция против ненавидимой им Польши дважды терпела фиаско и завершилась унизительным поражением под Смоленском его любимца Шеина.

Говорят, он был крут и деспотичен, запросто расправлялся со своими недругами и недоброжелателями.

А кого он подверг репрессиям? Салтыковых?

Да какой же это авторитаризм, если он их отправил в ссылку абсолютно обоснованно, по доказанному обвинению в злонамеренном расстройстве свадьбы царя с Марией Хлоповой?! Причем отправил не сразу по возвращении из плена, а только через четыре года. Если ж он был таким «крутым», то почему не помог своему сыну соединить судьбу с избранницей сердца и согласился с кандидатурой, назначенной старицей Марфой, матерью царя и теткой репрессированных Салтыковых, с которой он, второй Великий Государь, вынужден был соперничать за влияние на своего сына?

Или, быть может, он по своей прихоти, без достаточных оснований, сослал в Кириллов монастырь «благонравного» князя Ивана Хворостинина? Если бы! Если бы этот князь в недалеком прошлом не был подручником Лжедмитрия I, если бы он не был сторонником католицизма, запрещавшим своим холопам посещать церковные службы, если бы он не презирал все русское и не заявлял, что «в Москве нет достойных людей, что все они глупы и не с кем поговорить»… Да и на какое отношение этот высокомерный человек мог еще рассчитывать в православной монархической стране? Кстати, через некоторое время «вольнодумец» покаялся и был прощен.

В числе подвергшихся опале называют еще таких влиятельных лиц, как боярин Афанасий Лобанов-Ростовский, царский тесть Владимир Долгорукий и князь Дмитрий Трубецкой, сосланных соответственно в Свияжск, Вологду и Тобольск, но сосланных не для отбывания наказания, а в качестве городских воевод. Их просто удалили из Москвы, чтобы они не могли влиять на решения молодого царя.