Иоанн Киннам - Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов

7. Таково было содержание сих писем. Между тем многочисленные силы персов, обитавших выше Иконии под управлением Танисмана, пришли на помощь к султану и соединились с ним. Возгордившись этим войском, султан не хотел теперь, как прежде, бежать, но построив свою армию, задумал сам напасть на римлян, остановившихся в одном месте, которое на наречии варваров называлось Чивриличимани. Это место было недоступно больше, чем всякое другое, и не легко проходимо не только для военного строя, но и для небольшого числа путешественников. Здесь один отряд римлян трудился уже над проведением ограды стана; а царь, подстрекаемый юношеским жаром, желал незадолго пред тем совершившееся вступление свое в брак, по обычаю 1*, ознаменовать каким-нибудь подвигом в сражении; ибо латинянину, недавно введшему в дом {49} жену, не показать своего мужества почиталось немалым стыдом. Итак, он устроил в двух ущельях отдельные засады: в одной из них находились люди, близкие ему по крови и много иных родственников вместе с мужьями его сестер; а в другой залегли два военных отряда, которыми управлял Николай 2**, по прозванию Ангел, человек с сильною рукою и непоколебимым мужеством. Всем им царь приказал оставаться в покое, пока не увидят его помчавшимся на неприятелей; а сам только с братом Исааком и доместиком восточных школ Иоанном 3***, которые едва упросили его взять их с собою, выехал в поле и, увидев там нескольких римлян, рассеянно собиравших фураж, скрыл свое вооружение, чтобы по нем не быть узнанным от персов, и ожидал, когда они, по всей вероятности, нападут на фуражиров. Но так как персы ни откуда не показывались; то царь, подозвав к себе одного воина, родом тоже перса, по имени Пупаку 4****, впрочем человека храброго и отважного, приказал ему ехать вперед и внимательно высмотреть, не наступают ли они откуда-нибудь. Пупака поехал и вскоре возвратился с изве-{50}стием, что видел персов, но не более восьми человек. После того царь, оставив прочих, как сказано, в засадах, сам с братом и доместиком быстро поскакал вслед за путеводителем Пупакою. Родственники же царя, находя себя пренебреженными, были так раздосадованы этим, что каждый из них и все вместе поклялись страшными клятвами не ходить более с царем в сражения, хотя бы даже стал он приказывать. Между тем царь еще не успел встретиться с виденными Пупакою персами, как их собралось уже человек до восемнадцати. Несмотря на то, он все сгорал нетерпением сразиться с ними. Но так как, по дальности расстояния, ему нельзя было вдруг напасть на них; то, боясь, чтобы они, всегда легкие на бегу, не ушли, он придумал следующее: - приказал Пупаке, бывшему ближе всех к персам, чтобы он, как скоро заметит их наступление, обратился в бегство и скакал изо всей силы, пока не доскачет до царя. Пупака так и сделал. Когда варвары начали преследовать его, он пустился бежать, впрочем не слишком ускорял бег, но всегда как будто подавал персам надежду схватить себя, и таким образом влек их за собою до самого царя. Однакож и чрез это царь не достиг своей цели. Персы, лишь только увидели его, сперва в один миг ускакали, а потом, соединившись с другими пятидесятью, которые шли позади, сделались, при мысли о своей многочисленности смелее, и уже думали, как бы противустать {51} наступающему царю. В эту минуту окружавшие царя очень не одобряли его намерения, говоря, что и без того уже они далеко оставили за собой войско; но он, не теряя нисколько времени, пустился на неприятелей во весь галоп. До некоторой поры рядом с ним скакал и севастократор, но наконец, задерживаемый усталостью коня, не мог уже далее за ним следовать, а потому, поколебавшись духом и отчаявшись в спасении, усердно умолял брата позаботиться о его жене и детях. Но царь сделал ему выговор, и обвиняя его в малодушии, сказал: "Так ты полагаешь, любезнейший брат, что, пока я жив, дозволю врагам наложить на тебя руки? Нет, не думай этого и не произноси столь недостойных меня слов". Когда же тот прибавил: "Подожди только меня - и я последую за тобой против варваров", царь отвечал: "После схватки я, даст Бог, скоро приду к тебе. Теперь же у меня иное на уме: мной овладело сильное желание показать свое мужество". Сказав это брату, он полетел на врагов. Так было здесь с царем. Между тем помещенные, как сказано, в засадах немедленно послали от себя одного из чиновных лиц, по прозванию Котерц, осведомиться, в каком положении его дело; а царь этого посланного тотчас отправил к пославшим с приказанием, чтобы они с наивозможной скоростью сами шли к нему. Потом он сделал перевал через ближайший холм и встретился с целым персидским отрядом, состоявшим из пятисот {52} человек, позади которого невдалеке со всем войском шел султан. Как скоро увидел он этих неприятелей, тотчас бросился на них с копьем наперевес и многих поверг на землю, а прочие будто онемели и стояли как вкопанные. Между тем как это происходило, появились вблизи и силы римлян, которые прежде, как сказано, скрывались в засадах, а теперь шли к царю по упомянутому его требованию. Заметив это, персы отделили один отряд своего войска и велели ему зайти в тыл царю, чтобы не допустить к нему наступающих римлян, ибо думали, что теперь-то попал он в их сети. Так действовали персы; а царь, опершись на воткнутое в землю копье, отдавал приказ Пупаке, который тогда находился при нем, чтобы он строго наблюдал, как бы персам в самом деле не удалось отрезать римлян от ближнего холма и таким образом поставить его в совершенно безвыходное положение. Но Пупака, советуя противное тому, чего хотелось царю, говорил: "Полно слишком отважничать, государь, полно! Не видишь ли, какой беде можем мы подвергнуться? Подумай, наконец, о собственном спасении". Высказав это и еще больше этого, он не мог, однако же, убедить царя и пошел исполнять его приказание. А царь между тем, так как бежать ему было нельзя, не обесчестив себя, вопреки внушениям Пупаки снова наскакал на врагов и, убив одного из них, а на прочих наведя страх, воспользовался этою минутою и {53} поднялся на один пригорок, куда в то же время подоспели к нему несколько римлян и впереди всех Иоанн, которого как братнего сына впоследствии почтил он достоинством протосеваста. Спасенный таким образом, он прекратил свои нападения, тем более что и конь его был весь в пене и совершенно задыхался. Что же касается до доместика Иоанна, то во все время, пока царь схватывался с неприятелями, он оставался назади и, боясь, как бы при наступлении врагов с разных сторон в большем и большем числе не остаться ему без всякой помощи и не попасть в их руки, для личной своей безопасности придумал неблаговидный предлог: говорил то есть, что место, где он стоял, было самое выгодное и что поэтому войска, шедшие на помощь к царю, должны всего лучше собираться здесь. Удержав таким образом при себе немалое число воинов, спешивших, как сказано, из лагеря к царю, он под охранением их и сам прибыл к нему. Тут Иоанн и многие другие римляне стали укорять царя и свои укоризны простирали почти до дерзости. Мне же всякий раз, когда подумаю о том, приходится удивляться, как это случилось, что царь в тот день среди стольких опасностей не был ни ранен, ни убит. Потому ли казался он для этих варваров неприступным, что еще прежде, в частых и геройских подвигах, являл им опыты своего мужества, или просто хранил его Промысл Ему одному доведомыми способами,- утверждать на-{54}верное не решаюсь; скажу только со своей стороны, что подобных поступков не одобряю. Так, не могу я хвалить и отчаянной смелости Александра1*****, когда успехи его рассматриваю независимо от случайностей и порывов юношеского возраста. Юность есть что-то неодолимое, а как скоро к ней присоединяется сила и крепость - она бывает еще неодолимее. Но об этом пусть всякий думает и говорит, как ему угодно. Итак, когда окружающие осыпали царя укоризнами, он сказал: "Теперь не в этом дело; в настоящую минуту надобно подумать о том, как бы нынешний день не был днем гибели для большого числа римлян: ведь их много идет, и все они у нас назади". Сказав это, он счел нужным, чтобы одни из его воинов сели в засаду в ближайшем ущелье с целью помочь идущим назади римлянам, а другие тихим шагом отправились в лагерь. Так это и сделано. Тогда сам царь с небольшим числом находившихся при нем людей поехал вперед, а Николай, о котором я уже упомянул, оставался позади - в засаде с двумя фалангами, вверенными ему еще при начале движения на персов. Но не слишком далеко отъехал царь, как вдруг, проезжая мимо одного ущелья, видит наступающих на него персов и тотчас делает следующее распоряжение: сам {55} с небольшим числом людей становится по одну сторону ущелья, а другим приказывает перейти через ущелье и устремиться прямо на неприятеля. Едва только эти последние сошлись с варварами, как о начинающемся деле узнали и те, которые сидели в засаде, и, узнав о том, поспешно прибежали на помощь. Тут Николай, о котором сейчас было упомянуто, ударил одного перса копьем, но не мог выбить его из седла, потому что удар, по местному положению, случившийся из-под горы, был не так силен. Потом, чтобы недолго озабочиваться отражением неприятелей, царь приказал окружавшим скакать изо всей силы к ущелью, но не переходить через него, и персы, заметив это, тихо отступили. В то же время подоспели к царю и предводимые Котерцем стрелки, которых он, как сказано, посылал на помощь к остававшимся назади римлянам. С этими стрелками царь снова устремился на неприятелей, но они, сверх чаяния, поворотили коней и начали бежать. Тогда, смотря на бегство их, он сказал окружавшим: "Не теряйте бодрости: к нам идут силы всего лагеря"; а так как некоторые не верили словам его, прибавил: "Персы столь нечаянно показали нам тыл вовсе не оттого, будто гонит их страх. До сих пор мы все были слабее их. Они бегут, конечно, потому, что им с высот можно видеть то, чего мы пока не видим". И предсказание царя точнейшим образом оправдалось самым делом, ибо стоявшие в лагере римляне, узнав, {56} что царь находится в крайне затруднительном положении, быстро пошли к нему на помощь. Рассказывают, что в это время царский дядя по отцу Исаак, севастократор, находясь в лагере и узнав об обстоятельствах самодержца, то есть что он находится в крайней опасности, прибежал в царскую палатку и, войдя внутрь устроенной там из занавесы походной церкви, ждал, чем дело кончится, потому что мысленно собирался царствовать. Это желание давно уже, как сказано, овладело им; с ним оно росло, с ним воспитывалось и от него как отцовское наследие перешло к его детям. Но об этом речь будет впереди.