Николай Коняев - Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября

Но вот допустить, чтобы бензин в сверхнадежнейшей машине внезапно кончился, да еще именно в том месте, где стоял убийца, — не возможно никак..

Это уже подрывает основы теории вероятностей…

Если же сложить все наши допущения, то теория вероятностей вообще полетит вверх тормашками.

Впрочем, еще «невероятнее» дальнейшая судьба Гуго Юргена.

Просидев несколько дней под арестом, он, несмотря на то что все факты свидетельствовали о его причастности к убийству Моисея Марковича Володарского, благополучно вышел на свободу.

В коллекцию этих «невероятностей» следует занести и появление Г. Е. Зиновьева на месте преступления сразу после убийства.

Всего несколько минут не дожил Моисей Маркович до встречи с человеком, которого искал весь вечер…

«Володарский скоро помер, ничего не говоря, ни звука не издавая. Через несколько минут проехал Зиновьев, мотор которого я остановил» {198} 198 «Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 160. .

Тело Володарского погрузили на грузовик и повезли «в амбулаторий Семяниковской больницы».

«Нас долго, несмотря на наши стуки, не пускали, — вспоминала на допросе Елизавета Яковлевна. — Минут через пятнадцать дверь открылась и вышел человек в военной форме. Взглянул на труп и сказал: «Мертвый… Чего же смотреть, везите прямо».

Мы все запротестовали и потребовали доктора, осмотра и носилки.

После долгих споров вышла женщина-врач, едва взглянула и сказала: «Да, умер… Надо везти».

Я горячо настаивала на осмотре раны.

Кое-как расстегнув костюм, докторша осмотрела рану в области сердца, пыталась установить, навылет ли он прострелен, но результатов этой попытки я не заметила»…

Хотелось бы тут обратить внимание читателей еще на одно совпадение.

Моисей Маркович Гольдштейн был убит 20 июня, когда в Москве начинались заседания трибунала по делу начальника морских сил Балтийского моря, капитана I ранга Алексея Михайловича Щастного…

Как мы уже рассказывали, латыши по приговору трибунала расстреляли командующего Балтфлотом во дворе Александровского училища.

Это была первая смертная казнь по приговору при большевиках.

Впервые большевики расстреляли не министра Временного правительства, не царского генерала, не члена императорского дома, а человека, облеченного доверием еще совсем недавно такого грозного Центробалта… Решительно и жестко в очередной раз указывали большевики своим верным соратникам по Октябрьскому перевороту — матросам — их место.

Убийство Володарского, разумеется, отвлекло внимание петроградцев от расправы над человеком, спасшим Балтийский флот, но мы не рискнули бы утверждать, что план этот был сознательно выношен Моисеем Соломоновичем Урицким.

Блуждая в липкой от крови темноте подвалов, он уже и сам не понимал, куда идти и где найти выход…

«Жизнь Урицкого была сплошная проза, — писал Марк Алданов. — И вдруг все свалилось сразу: власть — громадная настоящая власть над жизнью миллионов людей, власть, не стесненная ни законами, ни формами суда…

У него знаменитые писатели просили пропуск на выезд из города!

У него в тюрьмах сидели великие князья!

И все это перед лицом истории! Все это для социализма!

Рубить головы серпом, дробить черепа молотом!..»

Думается, что в опустившемся на Петроград кровавом сенгилейском тумане не очень-то различал путь и Григорий Евсеевич Зиновьев, которого искал и которого так и не нашел в последний день своей жизни Моисей Маркович Володарский.

Путаются в сенгилейском тумане, судя по воспоминаниям А. B. Луначарского, и другие очевидцы события…

Митинг, на который спешил Моисей Маркович и на который так-таки и не доехал он, странным и причудливым образом связан с убийством, и без рассказа об этом митинге и о том, что происходило на заводе, не обойтись.

Исаак Бабель, передавая обстановку, сложившуюся к началу лета в городе, привел такой диалог:

«— Смирный народ исделался, — пугливо шепчет за моей спиной шепелявый старческий голос. — Кроткий народ исделался. Выражение-то какое у народа тихое…

— Утихнешь, — отвечает ему басом другой голос, густой и рокочущий. — Без пищи голова не ту работу оказывает, С одной стороны — жарко, с Другой — пищи нет. Народ, скажу тебе, в задумчивость впал.

— Это верно — впал, — подтверждает старик» {199} 199 И. Бабель Я задним стоял // Исаак Бабель. Конармия. М., «Правда», 1990. .

Недовольство рабочих росло везде, но особенно сильным это недовольство было на Обуховском заводе.

В июне это недовольство большевиками вылилось в стачку. Обуховский завод был остановлен, в цехах шли непрерывные митинги, на которых верховодили народные социалисты и эсеры.

Между прочим, среди других ораторов выступал в конце мая на Обуховском заводе и Моисей Маркович Володарский.

Тогда в «Красной газете» появилась его статья «Погромщики на Обуховском заводе».

«С передних рядов по моему адресу было брошено «жид!»

— Погромщик! — бросил я с своей стороны по адресу хулигана.

Председатель Невский немедленно сообщил собранию, что я всех присутствующих обозвал погромщиками. Поднялась невероятная суматоха» {200} 200 «Красная газета», 28 мая 1918 г. .

Особое беспокойство Смольного вызывал тот факт, что к Обуховскому заводу подошло 13 эскадренных миноносцев. Начались совместные митинги обуховцев и матросов минной дивизии.

На пленарном заседании судовых комитетов минной дивизии была принята резолюция с требованием немедленного роспуска Петроградской коммуны и установления морской диктатуры Балтфлота.

Арест Троцким в Москве капитана Щастного наложился на эти события.

С одной стороны, Балтийский флот лишился признанного лидера и опасность контрреволюционного выступления уменьшилась, а с другой — арест наморси и особенно известие о начале заседаний трибунала, пришедшее в Петроград как раз 20 июня, окончательно накалили обстановку в миноносной дивизии.

И это не могло не беспокоить Г. Е. Зиновьева — чертова дюжина боевых кораблей могла устроить такой погром в городе, после которого большевикам уже было бы не удержать власть.

20 июня, как рассказывал на допросе эсер Григорий Алексеевич Еремеев {201} 201 «Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 61. , митинг начался в четыре часа дня.

В повестке дня был доклад Зиновьева.

Затем было поставлено в порядок дня обсуждение требования об освобождении Кузьмина — рабочего Обуховского завода, делегированного в Москву и арестованного там.

Настроение на митинге было бурное…

Участвовало около трех тысяч человек, «из которых не более 350 могли быть членами партии эсеров, ибо в нашей Обуховской организации их и не насчитывается больше».