Николай Коняев - Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября

7 августа 1922 года было оглашено обвинительное заключение Верховного революционного трибунала ВЦИК РСФСР:

«Верховный трибунал приговорил: Абрама Рафаиловича Гоца, Дмитрия Дмитриевича Донского, Льва Яковлевича Герштейна, Михаила Яковлевича Гендельман-Грабовского, Михаила Александровича Лихача, Николая Николаевича Иванова, Евгению Моисеевну Ратнер-Элькинд, Евгения Михайловича Тимофеева, Сергея Владимировича Морозова, Владимира Владимировича Агапова, Аркадия Ивановича Альтовского, Владимира Ивановича Игнатьева, Григория Ивановича Семенова, Лидию Васильевну Коноплеву, Елену Александровну Иванову-Иранову — расстрелять.

Принимая во внимание, однако, что Игнатьев бесповоротно порвал со своим контрреволюционным прошлым, добросовестно служит Советской власти и является элементом социально безопасным, Верховный трибунал обращается в Президиум ВЦИК с ходатайством об освобождении его, Игнатьева, от наказания.

В отношении Семенова, Коноплевой, Ефимова, Усова, Зубкова, Федорова-Козлова, Пелевина, Ставской и Дашевского Верховный трибунал находит: эти подсудимые добросовестно заблуждались при совершении ими тяжких преступлений, полагая, что они борются в интересах революции; поняв на деле контрреволюционную роль ПСР, они вышли из нее и ушли из стана врагов рабочего класса, в каковой они попали по трагической случайности. Названные подсудимые вполне осознали всю тяжесть содеянного ими преступления, и трибунал, в полной уверенности, что они будут мужественно и самоотверженно бороться в рядах рабочего класса за Советскую власть против всех ее врагов, ходатайствует перед Президиумом ВЦИК об их полном освобождении от всякого наказания»…

Процесс был открытым.

На нем присутствовали 80 российских и зарубежных корреспондентов.

Материалы процесса опубликованы, и в художественную, да и в научную литературу так и вошла эта фамилия — Сергеев.

По скромности, принятой в рассказах о делах ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ, никто из историков не озадачился и мыслью, почему это эсеры поручили боевику столь серьезное дело, ни имени его, ни отчества, ни других биографических данных не спросив.

Все-таки хоть и мерзавец был Володарский, но террористический акт всегда индивидуален, личность исполнителя в нем чрезвычайно важна, и первому попавшемуся Сергееву поручать такое дело не стали бы…

Естественно, что, знакомясь с подлинными документами, касающимися убийства Володарского, я пытался понять, откуда все-таки взялась в материалах процесса фамилия Сергеев.

Увы…

В подлинном деле «Об убийстве Володарского в 1918 году» даже такая фамилия нигде не упоминается.

Зато есть фамилия Сергеевой.

Ольга Ивановна Сергеева написала донос на своего мужа, правого эсера Геннадия Федоровича Баранова, который развелся с ней…

«Пишу вам это письмо, рассказываю свою затаенную душу. И вот я хочу вам открыть заговорщиков против убийства тов. Володарского, а именно правых эсеров.

Простите, что раньше не открыла.

Но лучше поздно, чем никогда…

Число заговорщиков было 7 человек. Бывший мой муж Геннадий Федорович Баранов, Григорий Еремеев, Сокко, Крайнев, Чайкин, Фингельсон и неизвестный мне матрос…

Это было так. Когда я пришла домой из лазарета, я уловила кой-какие слова — «Нужно Володарского сглодать с лица земли, он мешает…»

Это было как раз накануне убийства Володарского»…

На допросе Ольга Ивановна — ей было тогда 23 года — записалась уже под девичьей фамилией Сергеева, поскольку 9 октября она была разведена: «муж тайно от меня подал бумагу о том в суд», пожаловалась на свекра и на свекровь, и объяснила, что не выдавала супруга раньше, потому что жалела его, как мужа» {222} 222 «Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 44. .

Баранова, разумеется, арестовали, а Ольгу Ивановну отпустили.

В общем-то все было понятно, не нужно быть знатоком женской психологии, чтобы понять мотивы, которыми руководствовалась Ольга Ивановна, засаживая в тюрьму своего мужа.

Впрочем, и фантазировать на эту тему — нет нужды…

3 декабря 1918 года Ольга Сергеева отправила письмо мужу, в котором все сама и объяснила.

«Васильевский остров. Галерная гавань.

Дербинская тюрьма. Камера № 4.

Геннадию Федоровичу Баранову.

Геня, я сегодня получила твое письмо…

Я как раз сидела у кровати дочери и все ей рассказывала, как ты мимо меня проходил, мимо и даже не смотрел на меня. Геня, я сейчас не знаю, какие меры принять к жизни. Вот сегодня напишу т. Потемкину письмо, что он мне ответит — не знаю. Я сейчас на себя готова руки наложить, да и это, видно, и сделаю…

Геня, ты сейчас пишешь, что, где бы я ни была, ты меня не оставишь.

Геня, почему ты мне раньше ничего не ответил этого, я бы была покойна, знала бы, что мой бедный ребенок будет хоть малым обеспечен. Я же тебе писала даже сама об этом, но ты почему-то мои письма снес в суд. Я их своими глазами там видела. Ты был под влиянием своей матери, ты блаженствовал в родном доме, а я смотрела на свой проклятый живот, сидела и плакала, проклиная ребенка, который еще не вышел на свет.

Я и сейчас его проклинаю, зачем он зародился, зачем он руки мои связал. Не он бы, я вот иначе поставила бы свою жизнь, а то двадцать два года живу, и уже что я стала, боже мой.

Геннадий, как хочешь, но я и тебя проклинаю тоже.

Никогда я не забуду октября месяца, когда ты меня бросил на произвол судьбы.

За все твое я тебе сделала кару, которую ты несешь. У меня же сердце проклятое, слабое, вот мне тебя и жалко, сама голодаю, но тебе несу…

Твоя бывшая жена Ольга » {223} 223 «Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 127. .

Читаешь это письмо и понимаешь, что тут Достоевский!

Голод, стужа, холера, расстрелы каждый день — и вот такая страсть, такое самогубство, словно мало реальных несчастий, такое, даже и в отчаянной подлости, раскаяние и очищение…

Можно было бы и далее продолжать цитировать переписку Ольги Ивановны Сергеевой и ее мужа-обманщика Гени, но мы начали с того, откуда появилась на процессе через четыре года фамилия Сергеева.

Похоже, что отсюда и появилась.

Потому что, кроме фамилии, здесь все совпадает: и партийность, и профессия, и круг знакомых.

А фамилию перепутали, так что ж…

С кем не бывает.

Документы в деле сшиты так, что немудрено и перепутать: начинается дело с показаний Сергеевой на своего мужа…

Юрий Тынянов писал в свое время о поручике, рожденном под рукою невнимательного писаря. Поручик Киже дослужился при императоре Павле до чина генерала.

У чекистских писарей родился Сергеев, которого и судили потом, как поручика Киже, на процессе 1922 года. Только разве в генералы не произвели…