Владимир Потемкин - Дипломатия в новейшее время (1919-1939 гг.)

В официальном донесении от 17 марта 1939 г., опубликованном в «Жёлтой книге», французский посол в Берлине Кулондр сообщал Боннэ некоторые подробности относительно подписания чешскими представителями акта о ликвидации независимости Чехословакии.

«Между двумя чешскими министрами и тремя немцами, — доносил Кулондр, — произошла трагическая сцена. В течение нескольких часов Гаха и Хвалковский протестовали против учинённого над ними насилия. Они заявляли, что не могут подписать представленный им документ. Они говорили, что если сделают это, то будут навеки прокляты своим народом. Гаха со всей энергией, на которую он был способен, восставал против протектората, который должен был распространиться на чехов. Он заявлял, что никогда люди белой расы не ставились в такие условия. Но германские министры были безжалостны. Они буквально не отставали от Гаха и Хвалковского; они бегали за ними вокруг стола, на котором лежали документы; они вновь и вновь клали их перед чехами, они совали им в руки перья; они твердили, что если министры будут сопротивляться, то завтра же половина Праги будет лежать в развалинах от воздушной бомбардировки. Но это будет только начало: сотни бомбардировщиков ожидают лишь приказа ринуться на Чехословакию; этот приказ будет дан в 6 часов утра, если к этому времени чешские представители не поставят своих подписей на документе. Президент Гаха был в состоянии такого изнеможения, что несколько раз ему пришлось прибегать к помощи врачей, которые во всё время переговоров находились тут же, под рукой. Чешские представители заявили, что не могут принять предлагаемого им решения без согласия своего правительства. На это они получили ответ, что имеется прямой телефонный провод, по которому они могут связаться с министрами, заседавшими в это время в Праге: таким образом, они могут немедленно с ними переговорить… В 4 часа 30 минут утра Гаха, находившийся в состоянии полного изнеможения и поддерживаемый только впрыскиваниями, решился, наконец, поставить свою подпись. Уходя из канцелярии, Хвалковский заявил: «Наш народ будет проклинать нас, но мы спасли его существование. Мы предохранили его от страшного истребления».

Впоследствии почти вся европейская пресса утверждала, что впрыскивания, которыми якобы поддерживались силы президента Гаха, на самом деле были наркотическими инъекциями, парализовавшими интеллектуальные и волевые силы злополучного президента.

Отношение держав к захвату Чехословакии.Нотой от 17 марта 1939 г. германское правительство известило иностранные правительства об установлении протектората над Богемией и Моравией. Этот акт обосновывался тем, что «в течение тысячелетия богемо-моравские земли являлись жизненным пространством германского народа».

Такая «искусственная формация», как Чехословакия, являлась, по мнению германского правительства, «источником беспокойства и обнаружила свою внутреннюю нежизнеспособность, поэтому и произошёл фактический распад чехословацкого государства». Исходя, по словам ноты, из требований самосохранения, Германская империя решила «вмешаться в определение дальнейшей судьбы народов Чехословакии с целью восстановления основ разумного порядка в «Центральной Европе» и для обеспечения германскому и чешскому народам «жизненного пространства и национального самобытного существования».

В ответной ноте от 18 марта 1939 г. Наркоминдел указывал, что «политико-исторические концепции», приведённые в обоснование и оправдание ликвидации Чехословацкой республики, не могут быть признаны правильными. Советское правительство не видит никаких конституционных оснований, которые давали бы право главе государства без согласия своего народа отменить его самостоятельное государственное существование, как это сделал чехословацкий президент Гаха, подписавший берлинский акт от 15 марта. При отсутствии какого бы то ни было волеизъявления чешского народа оккупация Чехии германскими войсками и превращение Чехословакии в германский протекторат «не могут быть не признаны произвольными, насильственными, агрессивными». Ввиду этого советское правительство отказывается признать включение Чехии в состав Германской империи. Советское правительство считает, что действия германского правительства «не только не устраняют какой-либо опасности всеобщему миру, а, наоборот, создали и усилили такую опасность, нарушили политическую устойчивость в Средней Европе, увеличили элементы ещё ранее созданного в Европе состояния тревоги и нанесли новый удар чувству безопасности народов».

Советская нота добавляла, что изложенные соображения целиком относятся и к изменению статута Словакии.

17 марта английский и французский послы в Берлине явились в Министерство иностранных дел с нотами протеста, в которых заявлялось, что правительства Англии и Франции не признают законности нового положения в Чехословакии, созданного оккупацией республики германскими войсками. Но Риббентроп даже не удостоил лично принять послов. Чиновник Министерства также отказался принять их ноты. Он заявил, что после франко-германской декларации от 6 декабря Франция не имеет права ставить вопрос о Чехословакии. Кулондр возражал. Он доказывал, что декларация 6 декабря предусматривает консультацию Франции и Германии по всем спорным вопросам. Тогда статс-секретарь Вейдзекер заявил, что принимает ноту, но так, как если бы она была прислана по почте. Однако французское правительство может и раскаяться в своём демарше.

Правительство Соединённых штатов Америки также не оставило без протеста захвата немцами Чехословакии. Этот протест был заявлен немецкому правительству специальной нотой.

Любопытные подробности, связанные с ликвидацией Чехословацкой республики, сообщал в январском номере журнала «Foreign Affairs» за 1941 г. небезызвестный французский журналист Пертинакс.

«Вечером 14 марта 1939 г., спустя шесть месяцев после Мюнхена, — рассказывает Пертинакс, — я встретил генерала Гамелена на обеде в доме одного иностранного посла в Париже. Германские войска в этот момент уже маршировали по улицам Праги. Никто уже не питал никаких надежд, что этот поток германских войск может быть остановлен дипломатией или компромиссом. Это можно было сделать только силой. Я спросил генерала Гамелена, не думает ли он, что если бы в данный момент союзники прибегли к оружию, то война разразилась бы для нас в значительно менее благоприятных условиях, чем накануне Мюнхена. «Несомненно, — ответил Гамелен и добавил: — В конце концов Мюнхен был ударом, направленным против нас». Затем Гамелеи начал объяснять мне, почему он так думает. По словам Гамелена, Германия весной 1939 г. имела 140 дивизий против 100, которыми она располагала в 1938 г. Из этих 100 дивизий 50 дивизий в 1938 г. были ещё недостаточно обучены и не имели опытных офицеров. Вместо трёх бронетанковых дивизий в 1938 г. германская армия располагала к весне 1939 г. пятью дивизиями; вскоре их число было доведено до 10. Вся материальная часть трёх великолепных чехословацких бронетанковых дивизий сделалась достоянием германской армии, предоставив в распоряжение германского командования наиболее совершенные и современные образцы танков. Военно-воздушные силы Германии против 3500–4000 самолётов, имевшихся в 1938 г., насчитывали теперь свыше 6 тысяч машин первой линии. Линия Зигфрида, которая в 1938 г. представляла собой лишь усовершенствованные полевые укрепления, оделась теперь в железобетон и сталь. Военная промышленность Германии достигла зенита. Она работала с полной нагрузкой, в то время как французские инженеры всё ещё спорили, каким типам вооружений следует отдать предпочтение. Наконец, вдобавок к укреплениям в руки немцев попали целиком не только всё вооружение и запасы 30 чехословацких дивизий, но и мощная военная промышленность Чехословакии».