Б Николаевский - Тайные страницы истории

В целом того же мнения придерживался Абрамович:

"Весь ход событий в Германии после 31 января 1933 г. не совсем совпадал с предвидениями и желанием Сталина. [... ] Литвинову было дано распоряжение попытаться подготовить вариант международной изоляции Гитлера. Когда в Лондоне на конференции Лиги наций в июле 1933 года было принято определение агрессора36, то к нему присоединилась и советская Россия и Румыния [... ] В связи с этой новой литвиновской линией внешней политики была изменена и линия Коминтерна. Французские коммунисты, на демонстрации 6 февраля 1934 года37 еще шедшие вместе с "огненными крестами"38 французских фашистов и роялистов на штурм Бурбонского дворца, уже 12 февраля получили другие инструкции -- присоединиться к антифашистским демонстрациям профессиональных союзов и социалистов. В июне было выдвинуто Москвой предложение о едином фронте с социалистами и поддержке всех тех пацифистских организаций, которые тогда под искусным руководством Мюнцбергера39 и др. московских агентов явились коммунистическими "фронтами" и вели работу по заданиям Москвы. [... ]

Он [Сталин] считал большим триумфом, когда Германия согласилась в 1934 году возобновить торговый договор с Россией. В этих экономических переговорах он всегда давал инструкцию представителям Советского Союза не останавливаться перед уступка

ми Германии. Главное -- достигнуть соглашения. Одно время Сталин надеялся добиться соглашения с Польшей. Для обсуждения этого вопроса [... ] было созвано специальное заседание Политбюро с представителями заинтересованных ведомств. [... ] Польша действительно не пошла на сближение с Советским Союзом, и Сталин окончательно убедился, что Кремлю необходимо добиться соглашения с Гитлером.

[... ] Польша и Румыния упорно отказываются от соглашения, при котором в случае войны Советский Союз имел бы право ввести свои войска на польскую или румынскую территорию. Этот отказ был мотивирован тем, что советские войска, вошедшие на известные польские и румынские территории, никогда уже оттуда не будут выведены и это будет означать раздел Польши и Румынии.

[.. ] Наступили события 30 июня 1934 года, когда Гитлер одним ударом расправился и с группой Рема40, и с фон Шлейхером. На совещании Политбюро с участием представителей заинтересованных ведомств Сталин опять возвращается к своей заветной мысли о необходимости добиться соглашения. Сталин считал, что диктатура Гитлера не только не ослабела, а [... ] только стабилизировалась после уничтожения своей внутренней оппозиции [... ] и поэтому он является основной силой, и с ним надо войти в соглашение. В том же направлении явно действовал и провал попытки австрийских социал-демократов предотвратить приход австрофашизма к власти путем так называемого февральского восстания"41.

Не провозглашенная формально, новая политика единения всех антифашистских сил требовала изменения старой подрывной по отношению "о всем европейским правительствам тактики Коминтерна. Первые попытки образования "единого фронта" относятся, видимо, к 1932--1933 годам и связаны с именем Гейнца Неймана. Немецкий коммунист, сотрудник Коминтерна и представитель советского правительства в Германии, Нейман по указанию советского правительства изначально выступал в Германии за блок нацистов и коммунистов в деле борьбы за дестабилизацию и без того шаткого демократического германского правительства. Именно под его влиянием ЦК германской компартии принял решение голосовать вместе с нацистами во время плебисцита против правительства Северинга--Брауна в Пруссии (и так свалили его).

Вскоре Нейман понял ошибочность этой тактики и попытался было изменить курс германской компартии. Однако Сталин, личным эмиссаром которого был Нейман42, ему помешал. И очевидно, что решение о проведении политики единого фронта с социал-демократами в борьбе с фашизмом было принято Политбюро вопреки воле Сталина.

Среди сотрудников Коминтерна общераспространенным было мнение, что Сталин -- "левый". "Лозовский всегда защищал самую левую позицию, т. е. позицию Сталина, -- писала Ф. Езерс-, кая-Тома в письме Николаевскому. -[... ] По германским вопросам [... ] Бухарин был всегда с примиренцами [... ] которые его считали своим человеком. [... ] О Германии Сталин в 1928 г. думал, что революция назрела, он верил в информацию о настроениях в Рурской области (помните забастовки 1929 г. ). Бухарин знал, каково положение; он, поэтому, склонялся в нашу сторону, хотя гласно определенно не высказывался".

Против тактики единого фронта кроме Сталина выступали многие другие функционеры Коминтерна: С. Лозовский43, Б. Кун44, В. Кнорин45 и Ван Мин46. В руководстве ЦК КПГ группа Г. Шуберта и Ф. Шульца открыто саботировала новую установку большинства советского правительства, обвиняя В. Пика47 и В. Ульбрихта48 в оппортунизме. И в целом германская компартия продолжала в те месяцы придерживаться прежней ультралевой "линии Неймана", которую советское правительство поддерживало все эти годы --по аналогии с той политикой Коминтерна, которую Нейман проводил в Китае в 1927 году.

В тот год вместе с Ломинадзе49 и сыгравшим роль провокатора на процессе эсеров 1922 г. Семеновым50, Нейман был послан в Кантон для организации там восстания. "Когда мы, т. е. оппозиционно настроенные товарищи, узнали, что эта тройка в Китае. мы были уверены, что там произойдут "революционные события", --писала в письме Николаевскому Езерская. -- [... ] Сталин и его сторонники в Коминтерне тогда думали, что в Китае события назрели. [... ] Другие товарищи, еще менее доверявшие Сталину, считали, что он просто хотел отомстить Чан Кайши51 за измену ему, Сталину. [... ] Расхождения между Сталиным и Бухариным впервые выявились на Шестом конгрессе Коминтерна, в зависимости от их расхождений в советских делах. [... ] Сталин был всегда с крайней левой, Бухарин склонялся к примиренческой позиции, но часто уступал. В Китае, как во многих других странах, Сталин считал положение непосредственно революционным, а Бухарин был уверен, что попытка восстания в тот момент приведет к путчизму".

Когда после подавления восстания Нейман, Ломинадзе и Семенов вернулись в Москву, в Коминтерне состоялась дискуссия о том, было ли это восстание или путч. Нейман и Ломинадзе доказывали, что была "революция". Сталин тоже утверждал, что было "настоящее массовое восстание, а не путч маленькой группки людей". Бухарин и другие "видели ясно, что ни о каком революционном движении речи быть не может". Но, продолжает Езерс-кая-Тома, "Все мы знали, что он [Сталин] на стороне Неймана и Ломинадзе"

"Скоро после дискуссии, -- вспоминает Езерская, -- мне случилось видеть письмо китайских товарищей, очень секретное, которое показывалось только членам Исполкома. В этом письме китайское ЦК очень ясно говорило о роли Неймана. Его упрекали в том, что он делал доклады в Китае, в которых он сознательно врал, что все его рассказы о подготовленности китайских масс -фантазия. [... ] Нейман в Кантоне врал относительно положения в Китае же. На докладах местных комитетов он врал о мощи ЦК, в ЦК он врал о положении в провинции, которое он как будто сам видел. В письме в ЦК все было в числах: количество приверженцев, членов, оружия, которое Нейман дал, и что было в действительности. ЦК считало, что все его рассказы -- сознательная ложь. В момент опасности он будто бы скрылся. [.. ] В конце письма китайские товарищи даже предложили расстрелять Неймана за его пагубную роль. На Сталина это не произвело впечатления, он продолжал считать Неймана вождем"52.