Б Николаевский - Тайные страницы истории

Очень скоро под свою политическую критику "новая оппозиция" стала пытаться подводить "социологический" фундамент и перешла к теме, которая всегда была наиболее чувствительной для диктатуры, к теме классового перерождения советской власти и коммунистической партии. Если в печать этот вопрос выносили лишь одним краешком, указывая на идущий процесс "затопления нижних этажей советской власти мелкобуржуазным крестьянством" (Каменев), то за кулисами открытой политической борьбы, на закрытых совещаниях единомышленников, в частных беседах с сочувствующими ближайшие оруженосцы Зиновьева шли много дальше и утверждали, что "мелкобуржуазная стихия" деревни не только "затопила" государственный аппарат, но и уже подчинила себе аппарат партийный. До нас дошли записи разговоров, которые вел на эти темы П. Залуцкий, тогда член ЦК и один из секретарей партийной организации Ленинграда при Зиновьеве, видевший в 1925 г. основную беду в том, что "государственный аппарат пленил ЦК партии, и давит на него и диктует ему свою политику". Он пояснял:

"В Москве громадный слой государственных чиновников, масса новой и старой буржуазии. Все это давит на нашу партию, создает в ней общественное мнение. Не мы ведем за собою чиновничество, а оно вместе с буржуазией определяет наше сознание"74.

Сам Залуцкий был средним большевиком из рабочих, без оригинальных мыслей (от него остались две-три небольшие брошюрки, сам он погиб в годы "ежовщины"). Мысли, которые он высказывал в таких разговорах, были явно не его собственные: так думали руководители ленинградской организации того времени, и имению в них, в этом примитивном "социологическом обосновании", следует искать ключ для понимания "новой оппозиции".

Зиновьев и Каменев, поскольку они отказывались от прямой постановки вопроса о смещении Сталина за те особенности его натуры, про которые писал Ленин в своем завещании, и сделали попытку свой спор с ним вынести перед общественным мнением партии как спор политический, необходимо должны были считаться с настроениями своего окружения, а в этом окружении наиболее влиятельную группу составляла верхушка партийной организации Ленинграда. Эта верхушка была настолько влиятельна для "новой оппозиции", что последнюю тогда вообще часто называли "ленинградской оппозицией".

Но в Ленинграде процесс перерождения партийной организации в бюрократический аппарат в силу ряда условий начался раньше и проходил более быстрыми темпами, чем где-либо в других местах страны. В соответствии с этим здесь раньше и острее выявился основной антагонизм между коммунистами, занятыми в партийном аппарате, и коммунистами из аппарата государственного. Верхушка партийного аппарата здесь тем охотнее козыряла фразами о "перерождении" государственного аппарата, чем дальше зашел процесс ее собственного бюрократического перерождения. "Отрыв от масс" в партийной организации Ленинграда для ее верхушки был более резким, чем в других местах страны. Парадных конференций там созывалось много (последняя "зиновь-евская" конференция декабря 1925 г. была двадцать второй по счету, т. е. в среднем по три в год), обставлялись они весьма торжественно, решения неизменно принимались единогласно, особенно любил Зиновьев форму "открытых писем" то к Троцкому, то к Московской организации, то к партии вообще, но за этим парадным фасадом скрывалась далеко не прочная стройка. Все держалось на приказах сверху, которые проводились партийным аппаратом. Порядки, царившие тогда в ленинградской организации, Бухарин назвал "соединением демагогии с фельдфебельскими методами управления партией"75. Но нигде их сочетание не выносилось наружу в такой вызывающей форме, как в "вотчине Зи

новьева". При этом весь пафос фельдфебельской демагогии был направлен против государственного аппарата, т. е. против людей, которые хорошо видели механику грубой инсценировки. Залуцкий лишь повторял те фразы, которые были общими местами для всего окружения Зиновьева.

Социальный строй складывающегося тогда нового советского общества, на который пыталась опереться "новая оппозиция", был тем же самым слоем, выразителем настроений которого стремился стать и Сталин. Но последний к своей цели шел более осторожно, старательно подготавливая каждый свой шаг на этом пути, тщательно проверяя кадры, которые должны были стать его опорой. Зиновьев был много более опрометчив. Верхушка партийного аппарата, правда, с ним была тесно связана, но опоры в широких кругах членов партии он не имел, Широкими симпатиями здесь не пользовался. В этих условиях выиграть он не мог

В конечном итоге всей своей стратегией и тактикой "новая оппозиция" не только не ослабляла положения Сталина, не только не способствовала созданию единого фронта всех противников организационной политики последнего, а, наоборот, окончательно расколола верхушку "старой гвардии" большевизма, которая только одна, при условии ее солидарного выступления, еще могла в тот момент свалить Сталина на путях внутриорганизационного решения. Последнему оставалось только пожинать плоды "неумной дипломатии" (выражение Сталина) своих противников и, содействуя обострению спора между ними, сталкивая лбами фельдфебельскую демагогию "новой оппозиции" с "укрывателями кулаков" из группы Рыкова, создавать себе положение "третьей силы", которая не отождествляет себя ни с одной из спорящих сторон, а стоит над ними обеими, видит слабые стороны каждой из них и выступает в роли верховного арбитра, защищающего интересы партии как целого против всех, кто оказывался повинным в ошибках и "уклонах"... Именно так себя Сталин и (повел, и его выступления на Четырнадцатом партийном съезде в декабре 1925 г. закрепили за ним положение верховного арбитра.

Но поражение, которое Сталин нанес своим противникам в 1925 г., было поражением не только "новой оппозиции" На Четырнадцатом съезде, по существу, было предрешено и поражение крестьянофильской группировки Рыкова--Бухарина--Томского,, хотя они на этом съезде формально были в лагере победителей, и хотя именно они вынесли на своих плечах главную тяжесть борьбы против Зиновьева и Каменева. Что было для них всего хуже, это тот факт, что они поражение потерпели, даже не развернув своих знамен, не сделав попытки произвести мобилизацию сочувствующих, не дав отчетливой формулировки своей позиции в тех пунктах, где она обособлялась от позиции Сталина, который,

открыто выступая в качестве их друга и союзника, на деле был их злейшим врагом и делал все, чтобы подорвать их влияние, ведя подкопы под их позиции всюду, где он только имел к тому возможности. Это поражение было прежде всего поражением идеологическим по центральному вопросу, который как раз тогда стал стержнем для всей внутрипартийной борьбы, а именно, по вопросу о "социализме в одной стране".