Дмитрий Хмельницкий - Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945

Швагеншайдт сделал проект «барака с растущим благоустройством». На первой стадии это одно помещение с нарами на 222 человека. На третьей – «законченный культурный барак» с уборными, умывальниками и спальнями с кроватями на 100 человек. Швагеншайдт ошибался как в том, что его предложение о строительстве барачных городов направлено против партийной линии, так и в том, что в планы правительства вообще входило строить массовое цивилизованное жилье. Еще несколько десятилетий, вплоть до середины 50-х годов, строительство примитивных бараков было единственной формой обеспечения населения массовым дешевым жильем. Но эта архитектура как раз в 1932 г. была практически выведена из ведения советских архитекторов, по крайней мере официально.

Смена стиля означала конец нормального градостроительства в СССР, во всяком случае в понимании западных архитекторов того направления, к которому принадлежали и Эрнст Май с сотрудниками, и Волтерс. Оформление центров городов дворцово-храмовыми ансамблями и монументальными декорированными классической орнаментикой жилыми домами никак не вписывалось в их представление о насущных проблемах современного градостроительства. Разочарованный Май покинул Россию в 1934 г. К тому времени частично реализованные проекты Мая, задумывавшиеся как цивилизованное социалистическое жилье для рабочих, представляли собой жалкое зрелище.

Американец Джон Скотт в 1933 – 1938 гг. работал в Магнитогорске, в основном простым сварщиком. В своей книге «По ту сторону Урала» (Jenseits des Ural, Stockholm, 1944) он приводит крайне любопытную таблицу распределения жителей Магнитогорска по типам жилья в 1938 г. Скотт ссылается на тогдашнюю внутреннюю статистику: у него в Магнитогорске был знакомый чиновник, который владел цифрами.

Население Магнитогорска тогда – четверть миллиона человек. В районе Березки, где располагались виллы высокого партийного, советского и энкавэдэшного начальства, а также в Центральной гостинице жило 2% населения. Это – правящий слой.

В Кировском районе (бывший «соцгород», объект творчества группы Мая) живет 15% населения. Соцгород состоял из пятидесяти 3 – 5-этажных домов, каждый на 75 – 200 комнат. Селили по 3 – 4 человека в комнату. Но там были водопровод, отопление и электроплиты. В собственных домах (вероятно – избах) жило 8%, в бараках и другом «временном жилье» – 50%, в землянках – 25% населения.

Можно предположить, что такая структура жилья была типичной для новых советских городов в 1930 – 1950-х гг. (до хрущевских реформ) и соответствовала планам строительства жилья. После 1938 г. ситуация явно не улучшилась, только ухудшилась.

Чрезвычайно интересен рассказ Волтерса о характере сталинского градостроительства. Оно – ведомственное.

Волтерс пишет: «Большинство старых русских городов, подвергающихся реконструкции, представляет собой теперь множество маленьких самостоятельных городков, расположенных вокруг старого центра и связанных между собой транспортной сетью. Застройка старого центра, разработка транспортно-уличной сети в его окрестностях, распределение зеленых, жилых и промышленных районов – все это является задачей Гипрогора. Отдельные, окружающие центр и входящие в состав города поселки проектируются самими трестами и предприятиями, расположенными в городе» [29].

Такие городки, вроде тех двух, которые проектировал сам Волтерс, совершенно автономны и рассчитаны на самостоятельное существование. Это не просто градостроительная автономность, опирающаяся на развитую инфраструктуру и позволяющая людям удовлетворять свои потребности, не покидая поселка. Это нечто обратное, основанное на отсутствии структуры общественного обслуживания и на физической невозможности жителей удовлетворять свои потребности вне поселка и вне предприятия.

Такой градостроительный подход отражал структуру сталинского государства. Страна была экономически поделена между ведомствами-наркоматами, крупнейшим и важнейшим из которых в тот момент был Наркомтяжпром. Каждое ведомство, пользуясь выделенными ему централизованно ресурсами, обеспечивало своих сотрудников едой, жильем, лечением и прочими средствами существования. Система общественного обслуживания, рассчитанная на всех, была почти полностью и сознательно уничтожена, так что человек, не приписанный к какому-либо ведомству, автоматически терял возможность прожить. Горизонтальных общественных связей между элементами государственной структуры не существовало. Вся система управлялась и снабжалась строго из центра. Возможность свободного выбора работы, места жительства и передвижений была сознательно сведена к минимуму, что делало труд на советских предприятиях фактически принудительным.

Система была несовершенна и не герметична, оставались лазейки для сопротивления и саботажа, которые подробно описывает Вольтер, но создавалась она именно с прямой целью введения на территории СССР принудительного труда, как единственно возможной формы работы и существования общества. Волтерс подробно описывает механизмы удержания людей на предприятиях и механизмы принудительного выталкивания лишнего персонала на лежавшие в необжитых местах новые промышленные предприятия. Рассказывая о том, как он рассчитывал по государственным нормам число жителей проектировавшихся им практически на пустом месте поселков (10 и 25 тысяч жителей), он не задается вопросом (точнее, не задает этого вопроса в книге), откуда они могли взяться. Но совершенно ясно, что о полностью добровольном найме рабочих не могло быть речи. Жителей предполагалось доставить туда тем или иным принудительным способом.

По характеру сталинского градостроительства начала 30-х, видно, что система государственного расселения была практически той же, что и при закладке сети ГУЛАГа. Чрезвычайно похожи системы снабжения и обеспечения населения самым необходимым, идентичны способы экономического стимулирования работы. Да и гражданских прав и свобод у вольного населения было де-факто не больше, чем у заключенных, они пользовались только б о льшими привилегиями. Разница была количественной. Сталин выстраивал в масштабе всей страны систему единого трудового лагеря с относительно мягким режимом, систему, в которой настоящие лагеря служили чем-то вроде карцеров. Волтерс умудрился за один год понять и увидеть эту систему изнутри.

Через несколько месяцев после прибытия в Новосибирск Волтерс получил под свое начало маленькую группу из трех человек – двух техников и чертежницу. Они были плохо подготовлены, но прилежны. Требовать слишком много он от них не мог, так как все трое страдали от голода. «Никто не понимал, как это немецкий инженер мог из одной любви к работе приехать в Россию. Для них всех существовала только одна проблема: еда. Русские инженеры неприхотливы и вполне довольны, если на завтрак в 12 часов у них есть стакан горячей воды, ломоть черного хлеба и леденец или даже кусок сахара» [30].