Генрих Штоль - История Древней Греции в биографиях

В продолжение нескольких годов царь не беспокоил Фемистокла своим требованием — помочь ему подчинить Грецию, потому что царь, незадолго перед тем вступивший на престол, имел достаточно дела внутри государства. Когда же, под конец шестидесятого года жизни Фемистокла, египтяне отпали от власти персов и нашли себе помощь у афинян; когда афинские галеры уже доходили до Кипра и Киликии и царь двинул против грозной силы афинян свои воинственные народы и вооружил флот, — тогда и в Магнезию к Фемистоклу прислано было от царя требование сдержать данное слово и выступить вместе с ним против греков. Старец-герой оказался в затруднительном положении. Неужели у него хватит сил, чтобы некогда побежденного им врага вести против собственного отечества и тем обратить в ничто приобретенную им славу спасителя отечества? Нет, он не мог этого сделать и посягнул на свою жизнь. Принеся жертву богам, он пригласил друзей, в последний раз пожал им всем руки и отравился питьем из воловьей крови* или каким-нибудь другим быстродействующим ядом.

*Плиний говорит: «Кровь вола запекается и сгущается весьма бистро; поэтому она чрезвычайно ядовитое питье».

Когда царь узнал о его смерти и ее причине, он, говорят, еще более удивился этому человеку и навсегда остался благосклонен к его друзьям и приверженцам. Вот что обыкновенно рассказывали о смерти Фемистокла. Но Фукидид, историк, услуживающий большого доверия, говорит, что Фемистокл умер от болезни. Смерть избавила его от обязательства, которое шло вразрез с его сердцем и его великим прошлым. Он умер в 65 лет.

Его великолепную гробницу показывали на рынке в Магнезии; но ходила молва, будто друзья тайно перенесли его кости в Афины и погребли на отечественной земле, что по закону не дозволялось при обвинении в государственной измене. Гроб Фемистокла, полагают, находился на мысе Адкимос перед Пирейской гаванью, величественным его творением. У Фемистокла было очень большое семейство. От первого брака он имел пять сыновей и три дочери, от второго еще две дочери. Даже в первом столетии до P. X. существовали потомки этой фамилии, пользовавшиеся в Магнезии некоторыми привилегиями.

Аристид, с которым мы уже познакомились в жизнеописании Фемистокла, как с политическим его противником, но не личным его врагом, был сын Лисимаха из филы Антиохийской. Правда, он не принадлежал к знатным фамилиям Аттики, но по своей поземельной собственности состоял в классе пентакосиомедимнов и был в родстве с богатыми и известными фамилиями Каллия и Иппоника, факельщиков при Элевсинских таинствах. Он был 10–15 годами старше Фемистокла, и потому рассказ о том, что еще в детстве оба они постоянно враждовали и соперничали друг с другом, должно отнести к области басен. Как люди государственные, они обыкновенно относились друг к другу враждебно потому, что их характеры и политические взгляды были весьма различны. Серьезный и рассудительный, простой и откровенный человек, друг Порядка и права, неподкупный и чистый сердцем, без всякого своекорыстия и эгоизма действовавший на пользу отечества, Аристид в большинстве случаев не мог идти одной дорогой с хитрым, беспокойным и отважным Фемистоклом, который, правда, также изо всех сил работал для блага отечества, но был неразборчив в средствах и несвободен от честолюбия и корыстных стремлений. Аристид, по мнению Геродота, был лучший и честнейший человек, какой когда-либо жил в Афинах. Не обращая внимания на похвалы или: порицания, на славу и выгоды, он с одинаковым усердием служил своему отечеству в светлые и мрачные дни; почести не делали его гордым, при неблагодарности и обидах он оставался спокоен и не охладевал в своей ревности к общему благу. В то время как Фемистокл при начале своей политический карьеры составил себе партию, при помощи которой скоро достиг немалого влияния, Аристид в своей деятельности государственного человека шел один своей дорогой; он не хотел, чтобы необходимость обращать внимание на желание и интересы партии затрудняла его прямой и честный путь и опасался, чтобы под влиянием раздражительной борьбы между партиями не быть увлеченным к несправедливым поступкам. Главное его правило состояло в том, что честный гражданин должен рассчитывать единственно только на благо и справедливость своих действий и слов. В общественной жизни Аристид ничего не хотел знать об обязательствах дружбы; точно также он противился, когда того требовала справедливость, побуждениям вражды и гнева. Однажды он обвинял врага своего перед судом, и судья тотчас же после его обвинительной речи хотел постановить решение; тогда Аристид вскочил и вместе со своим противником просил, чтобы выслушали и последнего и не отнимали у него его права. В другой раз, когда он решал юридический спор между двумя гражданами и один из них сказал, что его противник наделал много зла Аристиду, он заметил: «Скажи лучше, мой друг, что он сделал тебе дурного, потому что я судья в твоем, а не в моем деле».

Такой человек, естественно, пользовался безусловным доверием своих сограждан. Граждане были так уверены в его беспристрастии и искренней честности, что в спорах между собой охотнее шли на его третейский суд, чем на суд назначенных от государства судей. Когда в праздник Диониса в 470 году была исполняема трагедия Эсхила «Семь против Фив» и актер произнес следующие, относящиеся к Амфиараю, стихи:

— взоры всех зрителей невольно обратились на Аристида, так как все признали, что к нему преимущественно перед всеми идет подобная похвала.

В начале своей политической карьеры Аристид примкнул к Клисфену, который после изгнания Писистратидов управлял республикой и своим честным усердием, с которым он помогал развитию государственных учреждений в духе своего друга. Клисфена приобрел такое уважение, что после смерти этого последнего был первым человеком в Афинах. Он и Ксантипп, сын Арифрона, предпочтительно заправляли государственными делами до Марафонской битвы. Когда, незадолго перед этим событием, в Афины из Херсонеса прибыл Мильтиад, человек, по своим личным достоинствам и знатности своей фамилии казавшийся опасным для спокойствия и свободы государства, Аристид смотрел на него недоверчивыми глазами; но в минуту опасности, когда нужно было мужеством и смелой решимостью защищать отечество от нападения персов, Аристид первый стал требовать, чтобы Мильтиад был во главе войска и чтобы защита свободы отдана была в его руки. Аристид поддерживал Мильтиада всем своим влиянием. В сражении он сам храбро дрался, в качестве стратега, предводителя своей филы, в центре боевой линии, опаснейшем пункте битвы. По окончании сражения, когда большая часть войска должна была спешить в Афины, дабы предупредить на них нападение персидского флота, Аристид был оставлен со своей филой на поле битвы для охраны пленных и добычи, потому что к нему имели доверие, что он добросовестнейшим образом постарается оберегать богатую добычу, заключавшуюся в золоте и серебре, в палатках и одеждах и в других предметах.