Генрих Штоль - История Древней Греции в биографиях

Тифравст тотчас по своем прибытии заключил с Агесилаем перемирие и, заплатив ему тридцать талантов, побудил его к разбойническому походу в землю сатрапа Фарнабаза, причем Агесилай проник с оружием до самой Пафлагонии. Посещенный несчастьем Фарнабаз хотел попытать удачи в переговорах и просил у Агесилая свидания. Агесилай с друзьями своими первый прибыл на условленное место и лег в траву под тенью. Когда пришел Фарнабаз и увидел лежащего на траве царя, он не захотел воссесть на приготовленные ему служителями богатые меха и пестрые ковры и поместился также на граве, хотя на нем было платье из тончайшей ткани нежного цвета. В последовавшей затем между ними беседе Фарнабаз подал надежду на то, что он отложится от персидского царя и Агесилай обещал ему за это вывести войско из земли его и в этом случае доставить ему сильную защиту против царя, со стороны Спарты. Когда Фарнабаз удалился с своими друзьями, сын его, оставшись еще с Агесилаем, подошел к нему и, улыбаясь, сказал: «Я предлагаю тебе приязнь и гостеприимство, Агесилай». С этими словами передал он ему свое красивое копье. Агесилай принял его с удовольствием и подарил юноше богатую конскую сбрую, снятую им с лошади одного из своих приближенных. Удалившись из земли Фарнабаза, Агесилай делал большие приготовления к дальнейшим предприятиям, но внезапно получил от спартанских властей повеление возвратиться в Грецию, где золото Тифравста между тем воспламенило ненависть к спартанцам и довело до войны.

Агесилай предавался уже надежде ниспровергнуть все персидское царство, и Плутарх в своем жизнеописании этого мужа сожалеет, что раздоры между греками принудили его отказаться от великого предприятия и предоставить его царю варваров Александру Македонскому. Но едва ли вероятно, чтобы разрушение персидского царства удалось Агесилаю и малодушным спартанцам.

Из всех подвигов, совершенных Агесилаем, обратный поход его из Азии был самым великим и славным делом и вместе с тем прекрасным примером верности долгу и повиновения властям. Получив это повеление, он немедленно переправился через Геллеспонт со своими азиатскими войсками и, не заботясь о встречаемых препятствиях, направился бодро и решительно усиленными переходами через Фракию, Македонию, враждебную Фессалию до самой Виотии, назначенной театром военных действий. Война, после сражения при Алиарте, была перенесена в северный Пелопоннес, в окрестности Коринфа. Оттуда неприятели послали часть своего войска, подкрепленного новыми отрядами, против Агесилая, чтобы защитить угрожаемую Виотию. Лучше сделали бы они, если бы ранее пошли в союзную с ними Фессалию или заняли бы Фермопилы. При Херонее Агесилай получил печальное известие о битве при Книде, но чтобы не отнять мужества у своих войск, он распустил слух о победе, одержанной флотом, увенчал себя лавровым венком, принес благодарственную жертву за получение, будто бы, хороших известий и послал своим друзьям части принесенного в жертву животного. На равнине коронейской встретились неприятели. После непродолжительной битвы Агесилай обратил и бегство противоставших ему на правом крыле Аргивян; таким же образом и в то же время фиванцы отбросили орхоменийцев на левом крыле спартанцев. Тогда оба победоносных крыла обратились одно против другого и между ними произошла жаркая схватка, в которой Агесилай был тяжело ранен. Так как ему не удалось отбросить фиванцев, то он внезапно приказал боевым рядам своим расступиться и пропустить неприятеля, причем напал на него с двух сторон и нанес ему много вреда. Однако же фиванцы не обратились в бегство, но отступили в порядке к Геликону, куда бежали и аргивяне. Но так как они на другой день просили о выдаче им убитых, то этим самым признали себя побежденными (394). Затем раненый Агесилай велел перевезти себя в Дельфы, где в это время праздновались Пифийские игры, и посвятил божеству десятую часть своей азиатской военной добычи, оцененной не менее как в 100 талантов.

Кроме этой добычи, Агесилай привел в свой отечественный город превосходно дисциплинированное и привычное к войне войско. Он участвовал еще и в следующем году в Коринфской войне, которая, впрочем, вообще велась медленно и не привела ни к каким замечательным результатам, а по заключении Анталкидова мира была совершенно прекращена (387). Агесилай после возвращения своего из Азии был наиболее уважаемым и влиятельным человеком в Спарте, но в своей внешней жизни вполне сохранил прежнюю простоту своего обычая и прежнюю скромность. Таким образом, он остался идолом и любимцем народа; даже тайных своих противников умел он привлечь на свою сторону любезным обхождением и услужливостью. Вследствие этого воля его всегда исполнялась, но и всегда ко благу Спарты и Греции.

Когда внутреннее спокойствие Греции, казалось, было упрочено Анталкидовым миром и даже между спартанцами было немало людей, желавших верного и честного его исполнения, Агесилай сумел так направить дурные наклонности своего народа, что спартанцы решились воспользоваться выгодами мира к увеличению своего могущества и старались вооруженной рукой везде ослаблять противодействующие им государства. Так, по совету его, мантинейцы принуждены были разрушить свои стены и поселиться в четырех открытых местах (385). Он сам целые 20 месяцев осаждал Флиунт, находившийся во вражде со Спартой, потому что жители этого города не хотели уступить ему свой акрополь, и когда наконец они просили его дать надежный конвой их посольству, которое должно было изъявить Спарте покорность, он так был ожесточен тем, что они обошли его, что приказал строго сторожить все выходы из города и принудил спартанцев предоставить на волю его судьбу города. Тогда он назначил над городом строжайший суд, который должен был определить, кто в городе должен остаться в живых и кто умереть (373). Город Олинф в Халкидике, соединивший в союз с собой многие находившиеся вокруг него греческие государства и везде вводивший демократию, был принужден многолетней войной (от 383 до 379) разрушить свой союз и присоединиться к спартанскому союзу. Когда спартанский полководец Фивид, в 383 году, пошел с войском к Олинфу через Виотию, аристократическая партия в Фивах, во главе которой стоял Леонтиад, убедила его занять Кадмею, цитадель города, умертвить главу демократической партии, Исмения, и восстановить господство аристократии. Агесилай прежде всегда утверждал, что справедливости принадлежит первое место в числе добродетелей; что храбрость бесполезна, если она не соединяется со справедливостью; что если бы все были справедливы, не было бы никакой нужды в храбрости. Теперь же объявил он себя защитником несправедливости и измены Фивида и без стыда высказывал, что каждое действие следует ценить по степени принесенной им выгоды; что в делах, могущих принести выгоду Спарте, можно действовать, не испрашивая на то повеления высших властей. Поэтому-то Агесилай навел на себя подозрение в том, что он именно и побудил Фивида к его насильственным действиям. Таким несправедливым самоуправством в делах Греции на некоторое время необыкновенно возвысилась сила Спарты, но вместе с тем накоплялись и причины к ее падению, потому что этот надменный, властолюбивый город навлек на себя общую ненависть и презрение греческих государств и вызвал, наконец, фиванско-спартанскую войну (378–362), которая довела Спарту до края гибели и навсегда уничтожила преобладание ее в Греции.