Рудольф Баландин - Тайны смутных эпох

В истории каждого государства или народа бывают периоды подъема и спада, побед и поражений. Бывают времена трудные и трагические, а бывают позорные. А что подразумевается под смутным временем?

Слово «смута» в словаре Владимира Даля толкуется как «…тревога, переполох; возмущенье, восстанье, мятеж, крамола, общее неповиновение, раздор меж народом и властью; замешательства, непорядок, расстройство дел… Смутное время, мятежное, во время народных смут».

Со всеми этими определениями можно согласиться. Нетрудно заметить негативный оттенок приведенной характеристики. Почему-то упоминается мятеж, но не сказано о революции.

Энциклопедический словарь, изданный в 1955 году, пояснял, что смутное время – «распространенное в дореволюционной дворянско-буржуазной исторической литературе неправильное название периода крестьянской войны под руководством Болотникова и борьбы русского народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.».

В Большом энциклопедическом словаре 1998 года формулировка иная: «Термин, обозначающий события конца XVI – начала XVII вв. в России. Эпоха кризиса государственности в России, трактуемая рядом историков как гражданская война. Сопровождалась народными выступлениями и мятежами; правлениями самозванцев… польской и шведской интервенциями, разрушением государственной власти и разорением страны. Термин введен русскими писателями XVII в.».

И в том, и другом толковании есть сходство: речь идет всего лишь об одном периоде в истории Руси-России. Словно ни у нас, ни в других странах не бывало ни до, ни после смутных времен.

Единичное историческое событие, конечно, может кого-то заинтересовать всерьез, но вряд ли заслуживает обстоятельного исследования. В определенном смысле любое историческое событие, подобно случайностям в нашей жизни, единственное и неповторимое. История – не механический процесс.

И все-таки вызывает серьезные сомнения мысль о том, что период смуты, кризиса государственности, мятежей случился единственный раз в многовековой истории крупного государства. Да и разве не происходило ничего подобного в других странах?

Разве крушение Российской империи и Гражданскую войну 1917-1921 годов нельзя отнести к периоду смуты? А последнее десятилетие XX века, когда распалась великая сверхдержава СССР и Россия пришла в упадок без явных внешних ударов, без поражения в кровопролитной войне? Разве это не похоже на уникальное, но все-таки смутное время? И смута эта в умах и сердцах людей, для многих из которых так ничего и не прояснилось.

Даже если исключить события XX века, в толковании которых многие историки и философы вертятся, как флюгеры, есть все основания полагать, что смутные периоды, пусть не всегда яркие и бесспорные, бывали не единожды.

Как ни странно, но долгий период истории – ордынское иго (1240-1480 годы) – вряд ли можно считать смутным. Тогда на Руси сохранялось относительное спокойствие, устойчивое состояние замедленного развития. Это было время темное, но не смутное. Народ попал под двойное иго: местных и ордынских властей. Возмущения бывали и тогда, но они быстро подавлялись.

Смута – слово очень ёмкое. Сделать мутной можно воду, подняв осевшую муть. Другой вариант относится к чувствам, совести (человека можно смутить или он сам будет смущен). Наконец, и разум может замутиться, потерять ясное восприятие окружающего. Так бывает с отдельными людьми, но также и с массами людей, толпой, с общественным сознанием.

Смутное время, чем бы оно ни было вызвано, предполагает особое духовное состояние значительной части общества: более агрессивное, преступающее традиционные нормы, бросающее вызов реальности в стремлении ее изменить.

Само это понятие подразумевает нечто неясное, неопределенное. Тайны могут быть связаны с разными фазами смутных периодов: зарождением, ходом, окончанием, последствиями. Но, пожалуй, самое загадочное и спорное – их причины.

Вообще-то поиски причин любого крупного, а тем более определяющего исторического события уводят сколь угодно далеко в глубь времен, вплоть до первобытных. Исторический процесс непрерывен и очень сложно организован. Он обусловлен взаимодействием множества факторов и связывает воедино множество человеческих судеб. В это время возникают стихийные общественные движения и появляются отдельные личности, которые непредсказуемо, совершенно неожиданно становятся вершителями исторических событий. Можно сказать, они выходят из толпы статистов на авансцену и начинают – пусть не долго – играть главные роли.

Конкретная личность становится исторической, получает возможность влиять на события в той мере, в которой история на данном этапе выдвигает на первый план именно ее. Период смуты отмечен всякими неожиданностями, хаотичностью и неопределенностью бытия. В резкой формулировке: порядок сменяется хаосом (не в абсолютных, конечно, а в относительных проявлениях).

Такие периоды можно назвать критическими и переходными. И даже если переход в новое состояние не осуществился, он был возможен или, по крайней мере, не исключался.

Периоды кризисов бывают разными по своей сути и последствиям. Без малого сто лет назад А.А. Богданов выделил два типа кризисов сложных систем: конъюнктивные (созидательные, соединительные) и дизъюнктивные (разрушительные, разъединительные). Назовем их кризисами роста или упадка.

Иначе говоря, смутное время может стать прелюдией к переходу общества на более высокий социально-политический, экономический, культурный уровень. Но иные смуты свидетельствуют о деградации, падении на более низкий уровень.

Впрочем, пора перейти от общих рассуждений непосредственно к теме данной книги. Но прежде оговоримся: это не научно-популярное сочинение и не трактат на историческую тему. Эту работу следует отнести к жанру историко-публицистическому. Не претендуя на полное и последовательное изложение исторических событий и документов, авторы постоянно имеют в виду не только далекое прошлое нашей Родины, но и современность, а отчасти и будущее.

Поэтому рассказы о далеком прошлом будут перемежаться с анализом событий, произошедших сравнительно недавно. Если не использовать вовсе исторический опыт, то он останется лишь материалом для разного рода исторических романов или утешением архивариусов.

Авторы вовсе не считают свои рассуждения единственно верными, а выводы бесспорными. Но они честны в своем стремлении приблизиться к истине, какой бы она ни была, пусть даже неприятной и страшной. Хотя, признаться, трудно, почти невозможно, да и вряд ли следует полностью сохранять бесстрастность, равнодушную объективность, когда речь идет о судьбе своего народа, своей культуры, своей Родины, да и о себе самих и своих потомках. Главное – не кривить душой.