Сергей Цветков - Узники Тауэра

Идя на казнь в сопровождении свиты, он остановился под окнами Лоуда, взглянул наверх и крикнул:

– Милорд, молитесь обо мне и благословите меня! Лоуд подошел к окну, поднял руки для благословения, но то ли от ужаса, то ли от сострадания пошатнулся и упал в обморок.

– Прощайте, милорд, – прокричал ему обреченный на смерть, – и да защитит вас Господь Бог!

С этими словами он твердыми шагами направился к эшафоту. Через несколько минут на улицы Лондона хлынула толпа, бросавшая вверх шапки и радостно вопившая: «Ему отрубили голову! Ему отрубили голову!»

Запертый в Наместничьем доме вместе со своими секретарями, поварами и слугами, Лоуд, подобно многим узникам королевской тюрьмы, почувствовал влечение к перу и бумаге. Он продолжил свой дневник и начал «Историю моих несчастий».

Прошел год. Парламент был занят борьбой с королем, и о бывшем примасе, казалось, забыли. Затем он почувствовал ухудшение своего положения: его прислуга уменьшилась в числе, тюремщики стали стеснять его в разных мелочах, народу было позволено толпиться под окнами его темницы и осыпать узника руганью; наконец, его содержание было сильно урезано, а имущество конфисковано.

Лоуда не судили только потому, что парламент боялся не добиться приговора о государственной измене. Между тем революция быстро приближалась. Было сделано предложение исключить из парламента всех епископов. Епископ Йоркский написал протест, но все подписавшие его прелаты были отправлены в Тауэр.

Восемнадцать недель они томились в тюрьме, но, видя, что их геройство не идет впрок, смирились и попросили прощения. Их выпустили, но уже не членами палаты лордов, а простыми служителями алтаря. Что касается Лоуда, то он по-прежнему оставался в Тауэре простым наблюдателем событий, которые отныне определяли его судьбу.

Карл бежал из Лондона, собрал своих сторонников и начал гражданскую войну. Бегство короля предало Тауэр в руки горожан. Лорд-мэр Лондона, сэр Исаак Пенинктон, стал наместником замка вместо Бэлфура. Теперь всеми делами в столице распоряжались пуритане, и Лоуд чувствовал это ежедневно. Тюремщики оказывали ему все меньше уважения, а пасторы в его присутствии произносили против него проповеди в тюремной церкви. После решающего поражения королевских войск в битве при Нейзби (1645) узник был переведен в Кровавую башню, где его удобства были еще больше урезаны.

Пробудясь однажды ото сна, Лоуд увидел в дверях своей темницы привидение – человека высокого роста, смуглого, с выжженными щеками и отрубленными ушами. Это был Уильям Прайн, который явился в Кровавую башню, чтобы отомстить за свои страдания! У него на руках было разрешение на обыск. Не успел Лоуд привстать, как Прайн уже вывернул карманы его платья. В комнате Лоуда обнаружились его дневник, книги, служебник и переписка с королем. Все это Прайн унес с собой.

Имея на руках эти документы, бывший адвокат принялся за дело. Дневник узника послужил источником, откуда Прайн черпал свои обвинения. На основании этих интимных бесед Лоуда с самим собой он и был приговорен к смерти! Революционный суд – учреждение весьма любопытное.

Перед казнью Лоуда терзал страх смерти. В это утро он даже нарумянился, чтобы скрыть бледность своего лица, однако и под румянами был похож на фарфоровую куклу. Впрочем, на плахе он пришел в себя и умер вполне благопристойно, не опозорив себя напоследок отсутствием веры в жизнь вечную.

Революция обыкновенно начинает с того, что открывает двери тюрем и выпускает из них узников старого режима, а заканчивает тем, что населяет темницы новыми заключенными. Английская революция не исключение. За недолгие годы смуты в Тауэре перебывали представители всех партий и движений – индепенденты и пресвитериане, роялисты и круглоголовые, [22]революционеры и оппортунисты, словом, все, кто оказывался за бортом при каждом новом крутом повороте политического курса.

Кромвель умер в 1658 году, передав власть своему сыну Ричарду. Но пуританизм и политика ниспровержения древних устоев государства быстро потеряли поддержку английского народа. Едва преемник Карла I, изгнанник Карл II, пообещал общую амнистию, веротерпимость и удовлетворение требований армии, как его немедленно пригласили вернуться. Ричард Кромвель добровольно отрекся от диктаторских полномочий. В 1660 году Карл II высадился в Дувре и под радостные крики толпы въехал в Уайтхолл. «Я сам виноват, что не вернулся раньше, – сказал король с характерной для него иронией, – потому что по пути сюда я не встретил ни одного человека, который не уверял бы меня, что он всегда желал моего возвращения».

Англичане видели в Карле II любезного смуглолицего джентльмена, игравшего с болонками, рисовавшего карикатуры на своих министров и бросавшего бисквиты лебедям в дворцовом парке. Для людей, переживших революцию и диктатуру, это был довольно привлекательный образ правителя. Карл II являл собой образец лентяя. Близко знавшие его придворные уверяли, что «король не думает ни о чем, кроме удовольствий, и ненавидит даже мысль о занятиях». Впрочем, это было не совсем так. Никто не сомневался в его природных способностях, проявлявшихся в увлечении химией и анатомией, и в его живом и искреннем интересе к научным исследованиям Королевского общества. Его любимым занятием, как и у Петра I, было кораблестроение, в котором он достиг большого искусства. Но более всего живость его ума проявлялась в остроумной болтовне с изрядной примесью иронии, составлявшей обычное времяпрепровождение Карла. Когда его брат Яков, самый непопулярный человек в Англии, с таинственным видом предупреждал Карла о готовящихся против него заговорах, король насмешливо уговаривал его не бояться: «Полно, Яков! Они никогда не убьют меня, чтобы не сделать тебя королем».

Однако все способности, которыми природа щедро наградила Карла II – его храбрость, его научная любознательность, его остроумие – пропали бесследно. Он совсем не скрывал своей ненависти к систематическим занятиям и регулярной работе. Казалось, у него напрочь отсутствовало честолюбие. Единственное, чем он по-настоящему дорожил, были чувственные наслаждения, и он наслаждался жизнью с циническим бесстыдством, которое возбуждало отвращение даже в его бесстыдных придворных. Карл содержал множество распутниц и произвел на свет уйму внебрачных детей, ставших английскими пэрами; однако он так и не родил наследника. При этом он никогда не знал угрызений совести. «Я не думаю, – сказал он однажды, – чтобы Бог захотел сделать человека несчастным только за то, что он немного уклоняется от правильного пути».