Сергей Цветков - Узники Тауэра

Карл согласился с его доводами и объявил, что Блад, Аткинсон, Парат, Хант и прочие заговорщики должны быть освобождены из Тауэра. Всеобщее изумление увеличилось, когда герцог Ормонд, имевший право требовать суда над Бладом даже несмотря на королевское помилование, отказался от судебного преследования.

– Если его величество может простить ему похищение своей короны, то я, конечно, могу простить ему покушение на мою жизнь, – заметил герцог.

Полковник переехал из Тауэра во дворец. Ему назначили жалованье в пятьсот фунтов – никто не знал за что; он жил почти в королевских покоях и обедал с придворными, в обществе лорда-казначея и иностранных послов. Блад пользовался дружбой леди Кэстлмен и других влиятельных особ, и вскоре стало известным, что этот разбойник может оказывать при дворе протекцию более значительную, чем иные герцоги и графы.

Тайна его помилования так и осталась тайной.

В последние годы царствования Карла II недовольство вигов и диссидентов [23]приняло форму мятежа, известного под названием Рэйхаузского заговора. По сути, это было два заговора, объединенные на суде в один. В первом принимали участие государственные люди и философы: герцог Джеймс Монмут, старший из многочисленных незаконных сыновей, признанных Карлом II; граф Артур Эссекс; лорд Томас Говард, внук леди Суффолк; лорд Уильям Рассел; лорд Форд Грей, Элджернон Сидней, Джон Гэмпден. Их цели были различны: одни просто требовали созыва парламента, чтобы надавить на короля; другие мечтали об основании на брегах Темзы некой справедливой республики.

Ко вторым принадлежали люди низкого происхождения – фермеры, столяры, виноторговцы, скототорговцы, содержатели таверен, члены разных сект, а также бывшие республиканцы и круглоголовые. Они вынашивали замыслы истребления королевской семьи и основания на месте нечестивого государства царства святых.

Первая группа заговорщиков не была заговорщиками в собственном смысле этого слова. Они действовали более-менее открыто, и опасаться их мог не столько Карл II, сколько герцог Йоркский, так как они были не прочь после смерти короля передать престол герцогу Монмуту. Их пути с группой цареубийц пересеклись случайно, или, вернее, их сблизили искусственно.

Трое людей руководили покушением на жизнь короля. Все они принадлежали к подонкам общества, хорошо знали друг друга и были уверены если не в верности, то в подлости своих товарищей. Первым из них был ирландский офицер Рамзей, разоренный и опозоренный герой таверен. Второй, Вест, некогда был адвокатом, а ныне – красноречивым болтуном, разглагольствовавшим днем и ночью об истреблении Ахава отродья. [24]Третий, Фергюссон, превосходил в низости первых двух. Великий сатирик Драйден заклеймил его именем Иуды: «Иуда, платящий пошлину изменника; Иуда, достойный древа своего тезки».

Этот шотландский проповедник, давно утративший и сан и веру, проповедовал Слово Божье в тавернах и писал памфлеты; он продавал свое перо всем партиям, собирая свои скудные серебреники. Участвуя в разных заговорах, он толкал на гибель других, а сам всегда выходил сухим из воды. Современники полагали, что Фергюссон обеспечивал себе безопасность доносами на своих товарищей тому самому правительству, против которого он якобы боролся.

Заговорщики привлекли на свою сторону Ричарда Румбольдта, который некогда служил офицером в армии Кромвеля. Человек старого закала, прошедший сквозь огонь десятков сражений, стоявший на часах возле королевского эшафота, Румбольд после Реставрации бросил оружие и занялся фермерством. Однако, оставшись республиканцем в душе, он всегда готов был восстать против такого короля и такого двора.

Румбольдт был нужен заговорщикам потому, что он владел Рэйхаузом – фермой, стоявшей возле дороги, ведущей из Ньюмаркета в Лондон. В это время король пребывал в Ньюмаркете и через неделю должен был возвратиться в столицу в сопровождении немногочисленной свиты – дюжины всадников, не более. Так что же могло помешать решительным людям напасть на него в дороге и избавить Англию от нечестивого тирана? Рэйхауз, огороженный высоким забором и окруженный рощей, представлял собой отличное место для засады, в которой мог легко укрыться целый конный отряд.

Румбольдт предоставил свой дом в распоряжение заговорщиков. Одному из них было поручено перегородить дорогу телегой при появлении королевского эскорта; остальные разделились на два отряда: первый должен был открыть огонь из дома, в то время как другой, состоявший из кавалеристов, – окружить короля и его свиту и покончить дело в рукопашной.

Полагали, что пожар в королевской конюшне Уайтхолла спас Карла и его брата, решивших вернуться в Лондон несколькими днями ранее ожидаемого заговорщиками срока. Но, кроме того, у короля имелись превосходные шпионы, так что спустя некоторое время верхушка заговорщиков, за исключением Фергюссона, была арестована.

Лорды-виги были совершенно непричастны к покушению, но жестокая ловкость королевских судей сумела замешать их в это дело. Нескольких из наиболее видных оппозиционеров арестовали и заключили в Тауэр. Граф Эссекс не то покончил самоубийством, не то был убит в своей темнице. Лорд Рассел 21 июля 1683 года взошел на эшафот. Из остальных двенадцати знатных узников, заключенных в Тауэр по делу о Рэйхаузском заговоре, мы остановимся лишь на Элджерноне Сиднее, имя которого навсегда останется в истории английской мысли.

Сидней напоминал своим соотечественникам античный образец гражданских добродетелей. Художники изображали его в тоге и сандалиях греческого философа, а поэты приписывали ему эллинскую мудрость и римскую храбрость. Действительно, любовь к родине доходила у него до страсти. Но он вовсе не был римлянином, язычником в английском костюме; его патриотизм был патриотизмом британца, а высшей целью на земле он считал христианскую жизнь.

Элджернон принадлежал к известному и знатному роду. Отец его, Роберт Сидней, умный и образованный человек, свободно говорил и писал по-французски, по-итальянски и по-испански; мать, леди Дороти Перси, была дочерью Вещего графа. Получив воспитание, приличное наследнику столь славного дома, и усовершенствовав его чтением, размышлениями, разносторонним общением и путешествиями, Сидней накопил драгоценный запас наблюдений. В двадцать лет он уже успел повидать Париж, Рим и Рейнсберг, побеседовать с герцогом Ришелье и Папой Урбаном; его храбрость при подавлении ирландского восстания за семь недель произвела его из капитанов в полковники. Во время одной атаки он упал вместе с лошадью, тяжело раненный, и непременно изошел бы кровью или попал в плен, если бы не один солдат, который, рискуя жизнью, отнес его в тыл. «Как тебя зовут, храбрец?» – простонал раненый. «Извините, сэр, я это сделал не для награды», – ответил солдат и ускакал на поле битвы. Сидней так и не узнал имени своего спасителя.