Артур Конан-Дойль - Повести и рассказы разных лет

- Лучше будет, если вы узнаете об этом сейчас, - сказала она. - Я сама услышала новость лишь нынешним вечером. Я думала, что наша семья богата оказалось, отнюдь нет. Было бы несправедливо, если бы вы стали ее членом, не зная правды. Думаю, самое правильное было бы - освободить вас от всяких обязательств.

Такая прямота Хенгиста несколько обескуражила. Сам он вполне мог заявить о разрыве, но чтобы девушка предложила ему свободу - это было невообразимо. Жених засомневался. Сначала он решил, будто здесь кроется какая-то хитрость. Затем обиделся: что плохого он сделал, почему она так дурно о нем думает? Мы говорили уже: характер его был переменчив и противоречив. Позабыв о финансовых потерях, он ощутил вдруг прилив щедрости и готовность предложить родителям невесты любую помощь, какая только понадобится.

XII

Словно камень свалился у нее с души: она поспешила к отцу. Тот встретил известие спокойно: сильные чувства - радость, горе - оставили его окончательно.

- Ты спасла нас, - сказал он. - Ты наш ангел. Поди наверх, сообщи это своей бедной матери: она приняла случившееся куда ближе к сердцу, чем мы.

Ангел-дочь поцеловала отца в лоб и пожелала ему оставаться в добром расположении духа.

- Мы все еще будем счастливы. Нас ждут радостные дни, - сказала она и стала подниматься по ступенькам.

Эхо слов ее, казалось, застыло в воздухе. Вечер несчастий остался позади, и естественно было ждать первых лучей забрезжившего рассвета. У них вновь появилась надежда на счастье. Утомительны бессонные ночи, стоило ли удивляться, что миссис Джой задержалась в постели, решив отдохнуть немного и днем? Дочь осторожно, на цыпочках ступила в комнату, не желая тревожить мать. Уже стемнело, в комнате царил полумрак. Женщина спала крепко, в этом не оставалось сомнения. Однако даже в темноте девушка заметила на столе записку с подписью. Она приблизилась к кровати. Темная фигура в своем повседневном платье лежала так неподвижно, что... Дочь бросилась к матери и все поняла.

Нетрудно догадаться, что привлекло чумазую ораву тем утром в понедельник к ограде ярко-красного кирпичного особняка. В тот день здесь появились коронер, поверенные, полицейские. Особенного расследования и не потребовалось. Обычная в таких случаях склянка с резким запахом служила более чем ясным объяснением случившегося. Наконец из комнаты вышел доктор и изложил собственную версию происшедшего.

Никаких сомнений дело не вызывало. Разве что содержание записки хозяева скрыли от этих джентльменов, ибо в ней было признание - последний возглас разбитого сердца и сломленного духа.

"В минуту временного помрачения рассудка..." - нередко эта газетная формулировка служит лишь утешением родственникам, сраженным горем. В данном случае, однако, нам придется отнестись к этим словам с полной серьезностью. И сам дом - заброшенный, приходящий в упадок - идеальная сцена для нашего повествования. Он весь во власти увядания: достаточное основание, чтобы усомниться, будто намечавшаяся свадьба была здесь сыграна.

1895 г.

Колченогий бакалейщик

Мой дядя, мистер Стивен Мейпл, был самым удачливым и, в то же время, наименее уважаемым представителем нашего семейства, так что мы толком не знали, радоваться нам его материальному благосостоянию или стыдиться его низменного занятия. Короче говоря, дядя был бакалейщиком и держал крупную торговлю в Степнее, имея самые разнообразные деловые связи - по слухам не всегда безукоризненного характера - с людьми, занимающимися речными и морскими перевозками. Он занимался снабжением судов, торговал провизией, а если злые языки не врали, то кое-чем и еще. Подобная деятельность, будучи, несомненно, прибыльной, имела и свои отрицательные стороны. В этом дяде пришлось убедиться, когда после двадцати лет процветания он сделался жертвой нападения одного из своих клиентов. Нападавший посчитал его мертвым и оставил на месте преступления с тремя сломанными ребрами и перебитой ногой. Последняя срослась так неудачно, что навсегда осталась на три дюйма короче здоровой. Нет ничего удивительного в том, что это событие внушило дядюшке отвращение к окружающей его обстановке. После суда, приговорившего его обидчика к пятнадцати годам каторжных работ, он отошел от дел и поселился в глухой местности на севере Англии. Мы ни разу не имели от него вестей, даже когда умер мой отец (и его единственный брат), - ни разу, вплоть до того памятного утра.

Мать прочла письмо вслух:

"Если твой сын живет с тобой, Эллен, и если он вырос таким крепким и сильным, каким обещал во время нашей последней встречи, пришли его ко мне с первым же поездом, как только получишь мое послание. Мальчик сам убедится, что служба у меня принесет ему много больше, чем профессия инженера. А когда я покину сей мир, - хотя, благодарение Господу, пока мне грех жаловаться на здоровье - будь уверена: я не забуду сына моего родного брата. Станция называется Конглтон. Оттуда до поместья "Грета", где я обосновался, около четырех миль. Я пошлю двуколку к вечернему семичасовому поезду - это единственный, что останавливается здесь. Пришли его обязательно, Эллен. У меня есть веские причины желать присутствия племянника в моем доме. Давай не будем ворошить прошлое и забудем прежние обиды, если они были между нами. Если сегодня ты мне не поможешь, то как бы потом не пришлось горько пожалеть."

Мы сидели за столом с остатками завтрака и глядели друг на друга, недоумевая, что бы все это могло означать, когда внизу зазвенел звонок, а вскоре появилась горничная с телеграммой в руке. Она была отправлена дядей Стивеном.

"Ни в коем случае Джон не должен сходить с поезда в Конглтоне, - так начинался текст. - Двуколка будет ждать вечерний семичасовой на следующей станции, которая называется Стеддинг-Бридж. Пусть он отправляется не ко мне домой, а на ферму Гарта - в шести милях от железной дороги. Там его будут ждать дальнейшие инструкции. Не подведите - больше мне надеяться не на кого."

- Вот уж действительно, - кивнула матушка. - Насколько мне известно, у твоего дяди нет ни единого друга на всем белом свете, да и не будет никто водить дружбы с таким человеком. Всю жизнь он был редкостным сквалыгой, и даже родному брату, а твоему отцу, так и не помог в трудную минуту, когда всего несколько фунтов могли бы его здорово выручить и спасти от краха. Не понимаю, почему я должна посылать ему на помощь моего единственного сына после всего, что было?

У меня, однако, на сей счет сложилось другое мнение: меня влекли неизвестность и возможные приключения.

- Если я завоюю расположение дяди, он может помочь мне в моей профессиональной карьере, - возразил я, намеренно затрагивая самое уязвимое место в душе матушки.