Артур Конан-Дойль - Торговый дом Гердлстон

А наш старый знакомец тоже попал в этот шторм и сейчас держит путь к надежному пристанищу - к докам Альберта. Конечно, это не кто иной, как неустрашимый капитан Гамильтон Миггс, чей корабль все еще продолжает упорно держаться на воде к изумлению самого бравого капитана и всех, кому известны мореходные качества этой посудины. Не раз и не два уже готова была она погрузиться на дно; не раз и не два внезапно наступивший штиль или усердное выкачивание воды из трюма всей командой помешало ей выполнить предначертанную ей судьбу. Сам шкипер был так поражен этим неустанным вмешательством провидения, что уверовал в сверхъестественную способность судна не тонуть ни при каких обстоятельствах и с легким сердцем и удвоенной энергией отдался своему старому, излюбленному занятию - снова стал периодически напиваться до белой горячки и периодически протрезвляться снова.

"Черный орел" прибыл с ценным грузом, и капитан Миггс был соответственно в приподнятом настроении. Открытое лицо Тома и его честные глаза пришлись по душе этому старому морскому волку и пропойце, и, когда на следующее утро Том поднялся на борт корабля, Миггс приветствовал его с шумной сердечностью.

- Разрази меня гром, а вы неплохо выглядите! - закричал он. - Сразу видно, что вы не лежали в штиле возле Фернандо-По и не глотали сырой туман в Габоне.

- Вы тоже неплохо выглядите, капитан, - сказал Том.

- Сносно, сносно. Так, познабливает малость по временам.

- Ну что ж, начнете, верно, сейчас разгрузку? Вот накладная - я должен проверить груз. Будем открывать люки?

- Эта работа не для меня, - решительно ответил капитан Гамильтон Миггс. - Вот Сэнди - Сэнди Макферсон станет на разгрузку. Верно, Мак? Тебе надо немножко поразмять свои старые шотландские кости. А с меня хватит того, что я привел сюда из Африки это решето - не хватает еще, чтобы я работал на выгрузке.

Макферсон, помощник капитана, был высоченный рыжебородый детина из Абердина.

- Ладно, я займусь, - сказал он без дальних слов. - Идите на берег или куда вам нужно.

- В трактир "Петух и курослеп" - вот куда, - сказал капитан. Послушайте, вы, мистер Димсдейл, как закончите здесь, приходите туда, разопьем по стаканчику вина. Я простой моряк, но у меня тоже, черт побери, еще кое-что бьется в груди. И ты, Макферсон, валяй туда же - покажешь мистеру Димсдейлу дорогу. Значит, "Петух и курослеп", на углу Секстен-Корт.

Том и Макферсон поблагодарили за приглашение, и капитан загромыхал по сходням, стремясь поскорее стать на твердую землю.

Весь день Том стоял у открытого люка "Черного орла", проверяя груз, поднимавшийся на свет божий из его недр, а Макферсон со своими разнообразными помощниками - матросами, грузчиками и негром-либерийцем из Западной Африки - трудились в трюме. Пыхтела и фыркала машина, с бряцаньем опускалась в трюм тяжелая цепь.

- Ну, живей! - кричал помощник капитана.

- Есть, сэр!

- Все в порядке?

- Все в порядке, сэр.

- Подымай!

И снова гремела и бряцала цепь, и гудела машина, и поднималась в воздух пара бочонков с пальмовым маслом - казалось, кран, словно гигантские щипцы, выдернул из челюсти судна два деревянных зуба. Том стоял с записной книжкой в руке, смотрел вниз, в черную пропасть трюма, и ему чудилось, что корабль привез в своих недрах малярийный воздух тропиков, - такой затхлой сыростью веяло на него оттуда. Огромные жуки ползали по тюкам, а порой из трюма выскакивала и крыса, да еще такой величины, какие бывают лишь на судах, приплывающих из тропиков. Один раз, когда поднимали тюк со слоновой костью, раздались испуганные возгласы, и Том увидел, как длинная желтая змея, притаившаяся в складках тюка, скользнула обратно во мрак. Нередко случалось, что эти смертоносные твари находили себе пристанище в углублениях тюков и лежали там, притаясь, пока холодный воздух Англии не пробуждал их от спячки на беду какого-нибудь незадачливого грузчика.

Весь день Том стоял среди шума, грохота и сквернословия, вдыхал пар и запах машинного масла, проверял грузы и направлял их на склады. После полудня все пошли обедать, а в два часа работа возобновилась и продолжалась до шести часов, когда все кончили работу и разошлись - кто по домам, кто в пивные, в зависимости от наклонностей. Том и помощник капитана, порядком притомившиеся за день, решили принять предложение капитана и явиться в указанный им трактир. Помощник капитана нырнул к себе в каюту и вскоре появился обратно: лицо его лоснилось, а всклокоченные волосы были приведены в некоторый порядок.

- Я совершил свои омовения, - заявил он с важным видом, сделав торжественное ударение на последнем слове, ибо, как многие шотландцы, испытывал непреодолимое тяготение к мудреным и звучным словам. Надо признаться, что в лице мистера Макферсона эта национальная черта приобрела несколько преувеличенные формы, так как он никогда не мог устоять против искушения уснастить свою речь каким-нибудь замысловатым, хотя и не совсем идущим к делу словечком, если считал, что оно должно в общем и целом усилить впечатление.

- Наш капитан, - продолжал он, - не чувствовал себя целесообразно в этом плавании. По глазам было видно, что его одолевают телесные недуги.

- Может, просто ипохондрия, - заметил Том.

Шотландец поглядел на него с возросшим уважением.

- Клянусь Юпитером! - воскликнул он. - Вот это здорово сказано. Пожалуй, после того словечка, которое отчубучил Джимми Мак-Джи с "Кориско" в прошлое плавание, я не слышал ни одного такого удачного выражения. Не будете ли вы так добры повторить это еще разок?

- Ипохондрия, - весело рассмеявшись, повторил Том.

- И-п-о-х-о-ндрия, - раздельно произнес помощник капитана. - Верно, Джимми Мак-Джи не знал этого словечка, а то бы он мне его сообщил. Теперь уж я обязательно пущу его в ход, спасибо вам, что научили.

- Не стоит благодарности, - сказал Том. - Если вы коллекционируете длинные слова, я постараюсь подобрать для вас побольше. Но что, как вы полагаете, случилось с капитаном?

- Его одолевал алкоголь, - сказал помощник капитана серьезно. - Я сам не прочь хлебнуть малость, и даже с превеликим удовольствием, но это уж совсем другое дело, когда человек запирается у себя в каюте и тянет ром от утренней вахты до вечерней, от четырех склянок на рассвете до восьми склянок на закате. А потом, как протрезвится, начинает клясть все на свете, и послушали бы вы, как он тогда божится и бранится - просто страх берет. Настоящий пандемониум поднимает, точнее слова не найти.

- И часто у него это? - спросил Том.

- Часто. Да по-другому и не бывает, сэр. И все же он хороший моряк и как бы ни напился, а соображает, что к чему. И почти никогда не уклоняется от курса. Он прямо какая-то двусмысленность для меня, сэр, потому что прими я хоть половину того, что он вливает себе в глотку, так тут же бы слетел с катушек.