Артур Конан-Дойль - Трагедия с Короско

- Бедная моя маленькая Нора... бедная Нора! - вздохнул про себя Бельмонт, вспомнив о жене. - А как вы полагаете, Кочрэнь, что они сделают с нами?

- Они или перережут нам горло, или отведут нас в рабство в Хартум. Я не знаю, что из двух лучше, а вот этому уже ничего не грозит! - добавил полковник, кивнув головою на одного из солдат. Этот последний вдруг присел еще ниже на колени и остался в той же позе, только немного подался вперед. Только опытный глаз полковника заметил, что бедняга уже покончил расчеты с жизнью. Пуля пробила ему голову. Его товарищи на минуту склонились над ним и, убедившись, что их помощь ему не нужна, пожали плечами и продолжали делать свое дело. Бельмонт взял ружье и патронташ убитого солдата и, обернувшись к Кочрэню, сказал:

- Всего только три патрона, Кочрэнь, мы позволили ему стрелять слишком часто и без толку: они не умеют сберегать снарядов; нам следовало подпустить их без выстрела и затем разом открыть по ним огонь почти в упор!

- Вы - знаменитый стрелок, Бельмонт, - сказал Кочрэнь, - я слышал о вас, как о выдающемся виртуозе в этой области. Попытайтесь снять с седла их предводителя!

- А кто из них предводитель? - осведомился Бельмонт.

- Полагаю, что вон тот, на светлом верблюде, который смотрит сейчас сюда, заслоняя глаза обеими руками!

Не говоря ни слова, Бельмонт зарядил ружье и стал целиться.

- При таком освещении страшно трудно определить расстояние! - пробормотал он... - Ну, попробую на пятьсот шагов! - и он спустил курок.

Намеченный араб не шевельнулся: очевидно, пуля пролетела мимо.

- Не видали ли вы, где взлетел песок?

- Нет, я ничего не видел, - отозвался Кочрэнь, - попытайтесь еще раз, Бельмонт!

Курок чикнул еще раз, но и на этот раз ни верблюд, ни араб не были задеты. Только третий выстрел попал ближе к цели, так как араб посторонился несколько вправо, как будто выстрелы начали его беспокоить.

С восклицанием досады швырнул Бельмонт ставшее теперь бесполезным ружье.

- Это все тот проклятый свет... такое ослепительное сияние, что положительно нет никакой возможности уловить и определить цель. Подумать только, что я истратил даром целых три патрона, когда при других условиях снял бы с этого араба его тюрбан на таком же расстоянии! Но этот дрожащий, вибрирующий свет, это сияние могут довести человека до отчаяния!.. Смотрите, Кочрэнь, что такое делается с нашим французом.

Monsieur Фардэ топтался на площадке утеса с таким видом, как человек, укушенный осой, при этом он усиленно махал своей правой рукой. "Sacre nom! Sacre nom!", - восклицал он, оскаливая свои ровные белые зубы и нервно поводя черными нафабренными усами. Оказалось, что пуля ранила его в кисть руки. Хидинглей выбежал из своей засады и стал тащить его в безопасное место, но не успел он сделать трех шагов, как другая пуля ударила его прямо в грудь, и он грузно упал между камней. В следующий момент бедняга сделал усилие подняться, но тотчас же снова упал на том же месте.

- Моя песенка спета! - сказал он подоспевшему к нему на помощь полковнику и остался недвижим.

Точно смирно спящий мальчик, лежал он на черной площадке утеса, бледный, но улыбающийся, с разметавшимися белокурыми волосами и распахнувшейся летней курточкой. Думал ли он год тому назад, отправляясь по окончании Гарвардского университета путешествовать по свету, что смерть сразит его среди дикой Ливийской пустыни, - внезапная смерть от пули бедуина?

Между тем солдаты эскорта уже прекратили огонь, так как расстреляли все патроны. Еще один из них был убит на месте, и двое ранены: один в шею, другой в ногу. Не сетуя и не жалуясь, уселся последний на камень и не спеша, с серьезным, деловым видом старой женщины, которая составляет черепки разбитой тарелки, принялся перевязывать свою рану. Остальные уцелевшие солдаты примкнули штыки к своим ружьям с видом людей, готовых дорого продать свою жизнь.

- Они пустились в атаку! - воскликнул Бельмонт.

- Пусть себе, - отозвался Кочрэнь, засовывая обе руки в карманы брюк и спокойно глядя вперед. Вдруг он выдернул из кармана кулаки и злобно потряс ими в воздухе.

- Ах, эти проклятые погонщики! Негодные мальчишки! - воскликнул он. Смотрите, ведь они улепетывают!

Действительно, там, внизу, разыгралась следующая сцена: мальчишки-погонщики, которые во время перестрелки, сбившись в кучку, притаились у подножья утеса между камней, полагая, что атакующие прежде всего обрушатся на них, вскочили на своих животных и с диким визгом и криком ужаса помчались, как вихрь, по равнине. Человек десять арабских всадников на своих верблюдах погнались за ними и принялись беспощадно избивать обезумевших от страха мальчишек с чисто мусульманским хладнокровием и обдуманной жестокостью. Одному маленькому мальчишке в просторной белой галаби, развевающейся по ветру, удалось опередить остальных, и некоторое время можно было надеяться, что он уйдет от погони, но длинный, размашистый бег верблюда вскоре сократил расстояние между выбивавшимся из сил маленьким животным и гнавшимся за ним бегуном пустыни, и безжалостный араб вонзил свое длинное копье в согнувшуюся спину мальчика. Момент, - и тот бездыханным трупом скатился на землю. Араб плавно поворотил своего верблюда и свободным, спокойным аллюром вернулся к остальным. Маленькие белые тела погонщиков лежали рассеянные по равнине, словно белые овцы пасущегося стада, которое разбрелось в разные стороны. Но туристам, находившимся на вершине утеса, не было времени раздумывать над печальной участью бедных мальчиков-погонщиков, даже и полковник Кочрэнь, после минутного взрыва негодования, как будто забыл о них. Африканские всадники были уже у подножья утеса, спешились и, оставив своих верблюдов на коленях, устремились на утес, карабкаясь между камней, кто по тропе, кто напрямик. Без выстрела справились они с тремя солдатами эскорта, одного убили ударом ножа в спину, двух других затоптали и, не останавливаясь, разом со всех сторон, появились на утесе, где их встретило неожиданное сопротивление.

Сбившиеся в кучу и жавшиеся друг к другу путешественники ожидали их появления, каждый согласно своему личному характеру и особенностям. Полковник Кочрэнь стоял, заложив руки в карманы брюк, и пытался что-то насвистывать. Бельмонт спокойно скрестил на груди руки и прислонился спиной к утесу с гневным, негодующим выражением лица. И, как это ни странно, даже в этот момент, когда решалась его судьба, его более смущали и огорчали три промаха, чем предстоящая ему участь. Сесиль Броун стоял, полуотвернувшись от остальных, нервно покручивая свои маленькие усики. Monsieur Фардэ стонал и охал над своей раненой рукой, очевидно, ничем другим не интересуясь, а мистер Стефенс, в тупом сознании своего бессилия, задумчиво качал головой, не одобряя подобного нарушения закона и порядка.