Артур Конан-Дойль - Трагедия с Короско

Солнце медленно склонилось к западу, и от каравана начинали ложиться длинные тени. Начинало свежеть, и степной ветерок пробегал над песчаной, устланной камнями равниной пустыни. Эмир подозвал к себе своего помощника, и они оба долго глядели, заслоняя глаза руками, очевидно, отыскивая какую-нибудь примету. Вскоре по знаку эмира его верблюд медленно и систематично в три равномерных приема опустился на колени, и вслед за ним и все остальные, один за другим, проделали то же самое, пока все верблюды не вытянулись длинной вереницей на земле. Тогда всадники их соскочили на землю и разложили перед каждым верблюдом холщовые подстилки, и на них рубленый саман для корма. Надо заметить что ни один породистый верблюд не станет есть прямо с пола или с земли. В их степенной, неторопливой манере кушать, в кротком взгляде их милых вдумчивых глаз, плавных, спокойных движениях и грациозном подъеме и повороте головы этих симпатичных разумных животных есть нечто женственное.

О пленных никто не заботился, так как куда могли они бежать здесь в пустыне? Но эмир, приблизившись к их группе и остановившись перед нею, стоял некоторое время, разглаживая свою черную бороду и задумчиво глядя на них. Мисс Адамс с ужасом уловила, что взгляд этих жестоких черных глаз особенно упорно останавливается на Сади. Отойдя в сторону, Али Ибрагим отдал приказание, тотчас же явился негр, таща бурдюк с водой, из которого он напоил всех пленных поочередно. Вода эта была теплая и затхлая, с сильным привкусом бурдюка, но с каким наслаждением глотали ее истомленные жаждой туристы. Затем эмир сказал несколько отрывистых слов драгоману и удалился.

- Высокочтимые леди и джентльмены, - начал было по своей всегдашней привычке Мансур, но устремленный на него полный гадливого презрения взгляд Кочрэня заставил его смолкнуть на полуслове и разразиться жалостливыми самооправданиями:

- Как я мог поступить иначе, когда лезвие меча было у меня над головой? Я думаю, что всякий на моем месте выдал бы даже родную мать!

- Ты, негодяй, вероятно, сделал бы это, но далеко не всякий: у тебя висел меч над толовой, а если мы какими-нибудь судьбами вернемся в Египет, то ты сам будешь болтаться на виселице над землей!

- Все это прекрасно, Кочрэнь, но я полагаю, что мы в своих собственных интересах должны узнать от него, что сказал эмир!

- Что касается меня, то я не желаю иметь никакого дела с подобным мерзавцем! - заявил полковник Кочрэнь и, раздраженно пожав плечами, удалился своей обычной вымуштрованной походкой.

- Однако, что же он сказал, этот эмир? - спросил Бельмонт у драгомана.

- Он теперь как будто милостивее к вам, - заявил Мансур, - он сказал, что если бы у него было больше воды, он дал бы нам напиться вволю, но у него самого очень ограниченный запас ее. Кроме того, он сказал, что завтра мы дойдем до колодцев Селима, и тогда для всех води будет с избытком, там и верблюдов напоим, и возобновим запасы!

- Не говорил ли он, долго ли мы пробудем на этом месте? - осведомился Бельмонт.

- О нет, самый короткий привал и затем вперед и вперед. Мистер Бельмонт...

- Молчи! - сердито прервал его жалобное излияние ирландец и снова принялся вычислять в уме, когда караван может нагнать египетская кавалерия, если его жена успела дать знать об их исчезновении. Ему было известно, что в Хальфе во всякое время небольшой отряд египетской кавалерии был готов к выступлению по первому сигналу, что день и ночь такой дежурный отряд содержится в полной готовности, верблюды оседланы, припасы навьючены, люди начеку, и в какую-нибудь четверть часа такой отряд мог быть мобилизован, как днем, так и ночью. Итак, быть может, завтра на рассвете эта погоня настигнет их и отобьет у похитителей!

Но вдруг мирный ход его мыслей был прерван негодующим голосом полковника Кочрэня, который показался на скате ближайшего пригорка, и за руки которого бешено уцепились два араба, осмелившиеся, по-видимому, связать его.

Лицо его было багровое, голос хрипел от бешенства, и он неистово выбивался.

- Ах, вы, проклятые убийцы! - скрежеща зубами, кричал он и вдруг, заметив, что очутился в двух шагах от своих, крикнул: - Бельмонт, они убили Сесиля Броуна!

Случилось это так. Желая уйти от своего собственного раздражения, полковник Кочрэнь забрел за ближайший пригорок, где в маленькой котловине увидел группу лежащих верблюдов и услышал громкие раздраженные голоса нескольких человек. Центром группы был Сесиль Броун, бледный, с вялым, скучающим взглядом и, как всегда, подкрученными кверху усиками. Арабы уже раньше обыскали его, как и всех остальных пленников, но теперь хотели раздеть его донага, в надежде, что он имеет при себе еще что-либо, чего им не удалось найти при первом обыске. Один отвратительного вида негр с широкими серебряными кольцами в ушах скалил свои лошадиные зубы и, видимо, издевался над молодым дипломатом, подступая к самому его лицу. Невозмутимое спокойствие и безучастный скользящий взгляд Сесиля Броуна в эти минуты казались Кочрэню настоящим геройством, чем-то сверхчеловеческим. Пиджак Броуна был уже распахнут, жилет тоже, и теперь громадные заскорузлые пальцы негра ухватили ворот его сорочки и, рванув, разодрали ее до пояса. При звуке этого рвущегося полотна словно какое-то безумие овладело этим всегда и доселе невозмутимым и бесчувственным молодым человеком: при прикосновении к его телу этих заскорузлых черных пальцев, казалось, вся душа возмутилась в нем. Дикий огонь сверкнул в его глазах, - это уже был не законченный продукт салонов XIX века, а дикарь, схватившийся с дикарем. Лицо его разгорелось, всегда плотно сжатые губы разворотились, как у чувственного сластолюбца, - и он принялся бить его, как девочка, раскрытой ладонью; с диким криком, скрежеща зубами, набросился на негра и колотил по чему попало, слабо, но злобно, без перерыва. Негр на мгновение опешил и подался назад под этим градом неожиданных, точно детских ударов, но затем, видимо, озлившись, выхватил длинный нож из своего рукава и, что есть силы, со всего размаха ударил им снизу под занесенную для удара руку противника. Броун разом опустился на землю и в сидячей позе, опираясь обеими ладонями, стал кашлять, как кашляет человек, поперхнувшийся за обедом, сильно, беспрерывно, спазмами. Щеки его, горевшие гневом, вдруг побелели, затем в кашле послышалось клокотанье подступившей к горлу крови, он прикрыл рот рукою, тихонько повалился на бок и остался недвижим; целый поток яркой алой крови смочил песок. Негр с презрительным взглядом отер свой нож и спрятал его обратно в рукав.

Как безумный, накинулся на него теперь полковник Кочрэнь, но был схвачен несколькими из стоявших вокруг арабов и со связанными руками отведен к своим сотоварищам.