Афанасий Коптелов - Точка опоры

Было до боли жаль, что подруга так заблуждается, но вразумить ее не удалось, и пути их стали расходиться.

Перед новыми арестами Тахтарев успел уехать за границу, а Лирочку в тюремном вагоне отправили в Сибирь. Через несколько месяцев ей удалось бежать из Енисейской губернии, перебраться за границу, и где-то там, в чужой стране, она обвенчалась с Обезьяной.

О кличке Тахтарева вскоре все забыли, знали его как редактора газеты "Рабочая мысль", пристанища "экономистов". Но "Искра" постепенно выбивала у него почву из-под ног. Вот тогда он и попытался соблазнить Плеханова редакторским креслом и даже наведался к Владимиру Ильичу в Мюнхен...

Брошюра Ленина "Что делать?", как торпеда, нанесла утлому суденышку грозную пробоину, и незадачливый капитан предпочел заблаговременно покинуть командный мостик. В Париже Тахтарев читал лекции в Сорбонне, затем вместе с женой перебрался за Ла-Манш. И вот они в гостях у давних знакомых, которых за непоколебимую приверженность марксизму не без упрека называли ортодоксами.

Пили чай. С неприятной для всех натянутостью разговаривали о погоде, о лондонских неудобствах и контрастах, старались не упоминать ни о чем, что могло бы напомнить о былых спорах и о брошюре Ленина, почти доконавшей "Рабочую мысль", готовую вот-вот кануть в Лету.

Но они были политиками и не могли без конца разговаривать о пустяках. Спор возник сначала об английских профсоюзах, значение которых гость преувеличивал, но вскоре же перекинулся на Струве.

- Вы как хотите, а я лично всегда считал Петра Бернгардовича человеком идейным и искренним, - пытался убеждать Тахтарев. - И тогда, когда он увлекался рабочим движением, да и социал-демократией, и теперь...

- Теперь, когда он превратился в изменника и ренегата...

- Это уж слишком...

- Иначе, батенька, не могу.

- В прошлом году вы называли его помягче - политическим жонглером.

- Да, называл. И даже это некоторые товарищи, - Владимир Ильич вспомнил письмо Аксельрода, - считали моей резкостью. Ну, а как же иначе? Присмотритесь поближе к любезнейшему Петру Бернгардовичу. Почитайте повнимательнее. И вы увидите: он боится революции. Холопствует во имя жалких реформ. Превратился в идеолога либеральной буржуазии. Разве это не мастер ренегатства?

- А если кто-нибудь из рабочих, начитавшись "Искры", поднимет на него руку и, не дай бог, расправится с ним?

- Ну уж, это ваша фантазия! - усмехнулся Ленин; опуская кулак на кромку стола, продолжал: - Мы обязаны расправиться с ним на страницах печати. И для этого, как бы вам ни хотелось, мы не будем надевать замшевые рукавицы.

- Хорошо, что не ежовые, - скривил губы Тахтарев.

Надежда протянула руку за пустой чашкой Лирочки: не налить ли еще? Та, поблагодарив, отодвинула чашку подальше и встала.

- Нам, пожалуй, пора домой.

- Да, мы засиделись, - поспешил подхватить Тахтарев. - Договорим при другой встрече. И лучше бы у нас.

- Думаете, спор пойдет мягче? Не ручаюсь. - У Владимира Ильича загорелись иронические искорки в глазах; провожая гостей до двери, пообещал: - А в гости непременно зайдем. Ты согласна, Надюша?

- Конечно, зайдем, - отозвалась та, целуя подругу.

- А прямота ваша как таковая, - заговорил Тахтарев, держа шляпу в руках, - мне начинает нравиться. И подумать нам есть о чем. Да, - качнул шляпу в сторону Ульяновых, - вы здесь новички, а мы в Лондоне уже освоились, если что нужно - только скажите...

- Без всякого стеснения, Наденька, - добавила Лирочка. - Мы в любую минуту готовы помочь.

Когда они ушли, Владимир сказал:

- Может, удастся повлиять... Здесь каждый человек дорог. И то, что Тахтарев сбежал с капитанского мостика тонущего суденышка "экономистов", уже хорошо.

6

День выдался особенный - дороже самого большого праздника. Владимир Ильич волновался и радовался не меньше, чем в Лейпциге, когда рождался первый номер "Искры". Просматривая в малюсеньком кабинете, уступленном Квелчем, утренние лондонские газеты, с секунды на секунду ждал: вот-вот послышатся шаги на лестнице и наборщик, одновременно исполняющий обязанности метранпажа, бережно, как акушер новорожденного, внесет влажный лист - оттиск набора первой полосы, необычной за все полтора года. На ней - проект программы, создание которой потребовало так много времени. Долгие обсуждения вариантов, споры с соредакторами чуть ли не по каждой строке отняли целую зиму. Теперь все позади...

А так ли? Можно ли успокаиваться? Не придется ли снова браться за перо? Благо, комиссия, сводившая в Швейцарии его и плехановский варианты, замечания и поправки в единый текст, записала, что в случае несогласия он может выступить с критикой в печати. А надо ли предавать гласности то, что у них по многим пунктам не было единства взглядов?..

Перед сдачей в набор прочитал проект программы дважды, но так и не решил, будет ли критиковать этот текст. Аксельроду написал, что хочет "паки и паки перечесть программу в печати "на спокое". Понятно, не только сейчас, в корректуре, но и после, когда весь номер будет отпечатан.

Заслышав шаги, отложил газеты, поднялся из-за стола и нетерпеливо потер ладони.

- Вот хорошо! Вот спасибо! - Принял лист с рук на руки и расстелил на столе. - Верстайте скорее следующие полосы.

- Не знаю, хватит ли набора.

- Не хватит - добавим. За рукописями дело не станет.

Наборщик обтер руки о фартук, достал пачку сигарет, чиркнул спичкой о коробку и, прикурив, пошарил глазами по столу - пепельницы не нашел. Сунул огарок в коробку, жадно затянулся дымом. В другое время Владимир Ильич поморщился бы и хмыкнул от противного запаха, а сейчас будто и не заметил табачного дыма. Склонившись над столом, окинул придирчивым взглядом влажный лист: ни заглавием, ни шрифтами не отличается от тех первых полос газеты, что приносили ему в Мюнхене. Отлично! Превосходно!

- Вы, кажется, что-то сказали? - Наборщик, спохватившись, отмахнул дым в сторону. - Или мне послышалось...

- Ясно оттиснута каждая буква! - Владимир Ильич вскинул глаза на типографа. - Пожалуйста, поспешите. Дорог каждый час.

- Не сомневайтесь. Если б не понимал, не приехал бы сюда.

- Надеюсь на вас. И Георгий Валентинович ждет этот номер.

- Понятно... Такое дело заварили!..

Наборщик вышел. А Ленин, обмакнув перо в чернила, написал под заглавием газеты: "No 21, 1-го июня 1902 года".

Программа удобно уместилась на странице: строчка в строчку, в конце осталось место только для трех звездочек в линейку. Под заголовком особой строкой подчеркнуто, что проект выработан редакцией "Искры" и "Зари".

"Посмотрим, посмотрим, как выглядит в печати".

Будет он писать критику или не будет, это уже вопрос второстепенный. Главное сделано. И целая полоса жизни осталась позади. Теперь открывается прямой путь ко II съезду, к новому этапу борьбы за сплоченность всех марксистских организаций России.