Афанасий Коптелов - Точка опоры

- Володенька, я уже читала: "...мир насилья мы разрушим".

- Да, только м и р н а с и л ь я. А не дворцы. И "мы новый мир п о с т р о и м". Последнее неимоверно труднее... А прокламацию с этой песней напечатаем.

Анна взглянула на часы.

- Ой, мамочка просила разбудить... - И ее каблучки застучали по лестнице.

Но Мария Александровна, с молодости привыкшая просыпаться в то время, которое назначила для себя, уже встала и успела причесаться.

Спустя несколько минут они вышли из дома, и Анна снова поднялась к брату, постучала.

- Володенька, мы готовы. - Слегка приоткрыла дверь и, увидев, что брат что-то пишет, осеклась: - Извини, помешала...

- Ничего, ничего...

- Опять кому-нибудь письмо? Допишешь вечером. А сейчас идем с нами к морю.

- Да, да, пора к морю... Только две последние строчки... И я вас догоню.

...Мария Александровна сидела на борту лодки, опустив ноги в море. Вода была прохладной. Белые громады облаков то и дело закрывали солнце, и в эти минуты от морской свежести слегка зябли плечи.

Пятнистый от скользящих теней залив выглядел угрюмым. Над ним с пронзительным криком носились чайки, будто недовольные тем, что рыбаки медлят с выходом на промысел.

Какое же непостоянное это море! То, бывает в жаркие дни, ласково лижет ноги, вот так же опущенные с борта лодки, то, словно обиженное, уходит куда-то вдаль, оставляя среди скользких камней многочисленные ракушки, то сердито бьет волнами в скалы - не подходи к нему. Сегодня хотя и тихо, но купанье все равно не для нее. Но она не уйдет с этой лодки пусть Володя с Аней поплавают вдосталь. Они ведь так ждали этих июльских дней.

Каменные берега Бретани казались неприветливыми. Под стать морю. И невольно вспомнились российские реки. В июле в них всегда вода теплая, спокойная. Ее почти не баламутят ветры. В тихих омутах цветут кувшинки, белые особенно милы - чистотой спорят с лебяжьим пухом. А сосны на берегах в солнечные дни приятно пахнут смолкой... И ароматная земляника поблескивает в мелкотравье...

Здесь все пропахло морской рыбой. Надоела она изрядно. И вареная, и жаренная на оливковом масле. Как-то после купанья заглянули в ресторанчик, приютившийся в углублении скалы, как в пещере, но и там тот же запах жареной рыбы...

Однако она ни слова не проронила об этом, всегда первой благодарила хозяйку за все, что та подавала на стол. Пусть Володя с Аней не подозревают, что ей не нравится здесь. Пусть отдохнут. Она ведь в этот далекий край приехала только для того, чтобы повидаться с ними. Аня собирается домой, а Володя... Нельзя ему показаться на границе. И дело здесь нельзя бросить. А кто знает, доведется ли еще когда-нибудь?..

Мария Александровна гнала от себя эти думы, но они отступали только на время.

Вспомнились и остальные дети. За Митю не тревожилось сердце - у него жена. Кажется, ласковая, заботливая. А Маняша... Как она там, в Самаре? Не схватили бы опять... Чего доброго, одновременно с Глебом и... и с Булочкой. Досадно, что вдруг выпало из головы имя жены Кржижановского. Ведь знает ее так близко и так давно. Склероз сказывается. Тут уж приходится мириться... Вместе с Павловной... Как можно было забыть имя?.. Простое, милое... Зина она! Зинаида Павловна!

И оттого, что вспомнилось имя, Мария Александровна улыбнулась потеплевшими глазами.

Анна в эту минуту по колено в воде брела к лодке и подумала, что заждавшаяся мать улыбнулась ей.

- Я рада, мамочка, что ты не скучала тут без нас.

- Чайки не давали скучать, - сказала мать, подняв глаза в небо. Смотри, как кружатся. А самые резвые чуть крылом не задевают воду. И перекликаются о чем-то своем...

Но Анне показалось, что мать все это говорит нарочито, для успокоения, и она спросила:

- Ты, наверно, устала, мамочка? - И, повернувшись лицом к морю, помахала правой рукой. - Володя, будет тебе там... Возвращайся. Мама ждет.

- Аня! - Мария Александровна схватила дочь за левую руку. - Зачем ты?.. Будто я не могла сама... Пусть бы еще поплавал. Первый раз он за все здешние годы...

Анна нарочито зябко шевельнула плечами.

- Стало прохладно. Ветерок тянет с моря, а ты в легком...

Владимир ответно помахал им рукой и, выжимая из бородки морскую воду, пошел за береговую скалу, где лежала его одежда.

Когда они встретились у дороги, сказал:

- Жаль, мамочка, что тебе нельзя... Вода сегодня удивительно приятная!

- Я рада, что тебе тут хорошо, - сказала мать. - И мне около вас хорошо!

Владимир всмотрелся в ее морщинки возле глаз:

- А чем-то озабочена. Я чувствую...

- Просто вспомнилась наша Волга... На какую-то минуту...

- Волга и мне часто вспоминается. И в особенности волжане.

На крутом подъеме приостановились, и Анна, чтобы переменить разговор, спросила:

- Володенька, ты в Сибири, наверно, был наслышан о Томске? Как там жизнь? Что за город?

"Тоскует она по Марку, письма ждет, - отметил брат для себя. - Потому и к почте моей присматривается. Но сможет ли письмо из Томска дойти до этой глухой бретонской деревушки?" Вслух сказал:

- Сибиряки гордятся Томском, называют "сибирскими Афинами". Но не в этом дело. До нас дошла весточка - там перепечатывают отдельные номера "Искры". Для всей Сибири.

- Вот неожиданность! - удивилась Анна. - А что же ты молчал до сих пор? Я думала - жуткая глушь.

- А у тебя там нет знакомых? - спросила мать. - Марку было бы не так одиноко.

- Знакомых? - задумчиво переспросил Владимир. - Как же, как же... Хотя знакомство заочное. Сестра Любы Радченко была выслана туда. К ее родителям, Баранским...

- Надя Баранская?! - всплеснула руками Анна. - Так она же в Питере переписывала первую программу партии, которую ты пересылал нам из Предварилки! Вот новость так новость!

- Правда, я не знаю, задержалась ли она там после ссылки. У нашей Нади спросим: в ее переписке, по всей вероятности, есть адрес. Не только этой девицы, но и других томских товарищей.

- Ты, Володя, - снова вступила в разговор мать, - когда вернешься в Лондон, напиши Ане. Марку там пригодятся хорошие люди.

6

Письма, письма... Из всех уголков России. Ими жила редакция "Искры".

Владимир Ильич радовался добрым вестям из России: в главнейших городах комитеты - один за другим - признавали "Искру" руководящим органом русской социал-демократии, оказывали поддержку. Даже Московский комитет, где из-за частых провалов работать было особенно трудно, постановил отчислять в кассу "Искры" двадцать процентов со всех доходов и выразил "товарищу Ленину горячую благодарность за "Что делать?". Питерский комитет подтвердил свой поворот к "Искре", выпустив листовку, обращенную ко всем российским социал-демократическим организациям, но Владимир Ильич по-прежнему тревожился за него: устоит ли Ваня на новой позиции? И каждую неделю отправлял Аркадию длинные письма: