Афанасий Коптелов - Точка опоры

Мне в члены вгрызлося оно;

Не будет ввек истреблено

Клеймо, надавленное им.

Спустились, как в погреб, в леденящий каземат. Темно. Стены плачут холодными слезами. Едва угадываются потолки. Ржавеют цепи, которыми изуверы приковывали узников...

Скорей, скорей на свежий воздух! И ослепительный свет полыхнул перед глазами, заставил на время смежить веки...

Каменная дорога повела круто в гору, на перевал к долине Верхней Роны. Иногда дорогу теснили серые валуны, иногда подступали деревья, а на прогалинах радовали глаз щедрые россыпи цветов. Золотистые маки, кремовые лилии, голубые колокольчики. На тонких ножках покачивались синие аквилегии, похожие на бабочек, готовых взмахнуть крылышками и взлететь в воздух.

Ленину было жаль рвать аквилегии, принес только по цветку.

- Полюбуйтесь. У нас на Волге таких нет. И вокруг Питера нет.

- Прелестные! - воскликнула Надежда.

- Совсем без запаха, - отмахнулась Зверка. - Дикари и есть дикари. Я - за садовые, ароматные.

В маленькой деревеньке она вдруг объявила:

- С меня достаточно. Пойду обратно.

- Напрасно, - сказал Владимир Ильич. - Главные красоты впереди.

- Втроем веселее, - добавила Надежда.

- Вы любите ходить там, где ни одной кошки нет, а я без людей не могу. Извините. И до скорого свиданья.

- Нет, нет, так нельзя. - Владимир Ильич помешал Зверке расцеловаться с Надеждой. - Надо же пообедать. И необходимо поговорить о кое-каких делах.

Надежда укоризненно глянула на мужа:

- Володя, опять у тебя дела...

- Всего лишь разговор о встрече в Лозанне после нашего путешествия. Туда, ты знаешь, приедет Лепешинский, приедет Бонч. - И снова повернулся к Зверке: - Вам, Мария Моисеевна, будет важное поручение.

- Вы меня заинтриговали. Какое же?

- Не хватает только, чтобы и здесь вы снова заговорили о меньшевиках.

- Не волнуйся, Надюша, о меньшевиках я молчу. А о поручении Марии Моисеевне подробно пойдет речь в Лозанне. Знаю, оно придется ей по душе.

- Возвращаться домой?! - На лице Эссен заиграл румянец, глаза задорно блеснули. - Объехать комитеты?

- Вы, оказывается, умеете читать мысли других!.. Но не будем расстраивать Надюшу. Мы же помним уговор - о делах ни слова. Пока - ни слова.

Спустились на бережок ручья, журчавшего среди камней. Надежда вынула из рюкзака тонкое фланелевое одеяло, свернула вчетверо и расстелила вместо скатерти, нарезала хлеб и копченой баранины, положила яйца и пробирку с солью. Владимир Ильич достал искусно оплетенную соломкой бутылку кирша*.

_______________

* Вишневая наливка.

- Это вы зря, - попыталась отговорить его Зверка. - Наверно, взяли на всякий случай.

- Вот это как раз тот самый случай.

- У вас путь долгий, вдруг попадете под дождь - пригодится.

- Не отговаривай, Машенька, - улыбнулась Надежда уголками губ, - не поможет.

- Была куплена на всех. Вашу долю я дальше не понесу, - рассмеялся Владимир Ильич.

У Зверки не оказалось кружки, и Надежда передала ей свою:

- Мы с тобой из одной.

- На двоих полную кружку!

- Ой, что ты!..

- Это не кислое, морщиться, как тот раз, не будешь.

- А не крепкое?

Владимир Ильич налил женщинам, чокнулся дважды:

- За все доброе!

- За ваше счастливое путешествие! - Зверка отпила немного и хотела передать Надежде, та остановила ее руку:

- Пей еще. Мне немножко. - А когда приняла кружку, сказала: - Тебе, Машенька, счастливо добраться до первого пансиона! Хорошо отдохнуть!

- Вам хорошо устать! - хохотнула Зверка.

Надежда отпила глоток и закашлялась.

Владимир Ильич допил свое вино, разгладил усы.

- Напрасно вы, Мария Моисеевна, не идете дальше с нами. Разделили бы усталость на троих - каждому оказалось бы поменьше. Да, напрасно. Поверьте мне, усталость будет приятной. Сужу по своим сибирским охотничьим походам. Бывало, чаек у костра. Правда, там условный чаек - на заварку шел лист смородины или душица. Все равно хорошо. Хвойные леса, осенью золотистые березы...

Надежда пододвинула Зверке баранину:

- Ешь, Машенька. Тебе до пансиона-то еще идти да идти. А вдруг места не окажется, лето ведь в разгаре.

- А тут, - продолжал Владимир Ильич, - по Бедекеру, впереди живописная долина Верхней Роны. Отличная дорога. Небольшие города и деревни. Для нас километров семьдесят. И вам бы не трудно. А вот уж от Лейка мы, к счастью, свернем на перевал через Бернские Альпы. Там, думаю, действительно не окажется ни одной кошки! Зато заманчивый путь возле вечных снегов! Не соблазнил? Ну что же... До будущей встречи! В Лозанне обо всем вам расскажем.

Долина Верхней Роны радовала солнечными днями. Дожди обходили ее стороной. Обычно свинцовые тучи цеплялись на севере за высокие вершины, обвивали их, добавляли снежной крупы на ледники. Временами отвесные скалы стискивали реку, от ледниковой воды белую, как молоко, но вскоре снова отступали, да так неожиданно, что путники останавливались полюбоваться: зеленые, слегка подернутые лиловой дымкой склоны гор там и сям были прорезаны извилистыми речками, спешившими к Роне, играли радужные струйки водопадов да из поднебесья, сверкая на солнце, вонзались в разноцветные каменные толщи причудливые клинья вечных снегов. Альпы не скупились на красоты, щедро развертывали живописные полотна.

Ульяновы шли не спеша, разговаривали только о том, что открывалось взору. Завтракали обычно возле родников, отпивая из кружек чистейшую, прохладную и на редкость приятную воду. Сколько ни пей - не напьешься. Отдыхали, раскинувшись на мягкой траве и выбрав для изголовья обточенный веками валун. Настоянный на цветах и молодой листве, воздух освежающе вливался в легкие и как бы слегка пьянил. В поселках обедали за общим столом с лесорубами да кучерами - тут намного сытнее и гораздо дешевле, чем в ресторанах даже при скромных отелях. На ужин им часто хотелось раздобыть по кружке парного молока, но это удавалось редко - скот был угнан на летние пастбища высоко в горы, - обходились сыром или брынзой. Жалели, что с ними не было котелка, с каким ходят по Сибири бродяжки, бежавшие с каторги, да деревенские охотники, - не в чем вскипятить чаек.

Простившись с Роной, пошли на север, к перевалу Геммипас возле главного ледяного узла Бернских Альп. У Бедекера они прочли: этот перевал по высоте превосходит и Сен-Готардский, и Симплонский, через который шел Суворов, уступает только знаменитому Большому Сен-Бернарскому, и рвались туда: какими-то окажутся они, высочайшие швейцарские вершины? Это даже выше орлиного полета!

Дорога не манила к себе - по ней тянулись брички, пылили лакированные экипажи на резиновых шинах, проносились шумные кавалькады. И Ульяновы далеко отклонялись то в одну, то в другую сторону, на время забывали про путеводитель, шли по узким хуторским дорожкам, по извилистым горным тропкам.