Афанасий Коптелов - Точка опоры

- Он на редкость начитанный человек, с феноменальной памятью, продолжала Надежда. - Знает всех и вся. Всегда у него куча новостей. Цитаты из классиков льются водопадом. Но ты прав, Володя, это утомляет.

- Да, жаль, что ему не хватает деловитости.

- А я жалею, что "Старая крепость" не открывается раньше, - шел бы он с Верой Ивановной сразу туда. И за завтраком они вели бы свои разговоры часов до двух.

Город только что проснулся. Дворники подметали улицу. Рабочие спешили к трамвайным остановкам. Ульяновы не воспользовались трамваем - любили ходить пешком.

На углу возле пивной им повстречался Ритмейер, вышедший на прогулку, и приподнял кепку за мягкий козырек:

- Доброе утро, геноссе Мейер! Доброе утро, фрау!

Ульяновы ответили тем же. Владимир Ильич, зная, что хозяин пивной социал-демократ, во всем доверял ему, хотел было сказать, что он уже не Мейер, а доктор Йордан Йорданов, прописанный в полиции по болгарскому паспорту, но вовремя остановил себя: "Пусть по-прежнему считает Мейером". А пивник, не скрывая чувства неловкости, продолжал полушепотом:

- Я извиняюсь... Но предосторожность и для вас никогда не лишняя... Вы у меня жили без прописки, и я вам ничего не говорил. Считал своим долгом помочь противнику русского царя. Но теперь в комнату, где вы жили, довольно много людей ходит. Редакция дело не простое - я понимаю. Но чего-нибудь недоброго не случилось бы...

- Кто-нибудь интересовался нами?

- В пивную подозрительные личности заходят... И товарищи по партии говорят: "Ты, Ритмейер, рискуешь". - Пивник развел руками. - Что мне делать?

Ульяновы переглянулись, и Владимир Ильич сказал с легким кивком:

- Вам, геноссе Ритмейер, мы благодарны. И вы не волнуйтесь, - мы не будем подвергать вас риску...

- Да я просто сказал... Чтобы вы имели в виду...

- Большое спасибо. - Владимир Ильич пожал руку хозяину и, окинув взглядом улицу, снова подхватил Надежду под руку.

Когда они вошли в комнату, сказал без тени тревоги:

- Первое предупреждение. Как видно, охранка пронюхала, что мы в Мюнхене. Вероятно, договариваются с немецкой полицией. Но ты не тревожься. - Подбадривающе посмотрел в глаза. - Доктора Йорданова шпики, вне сомнения, не знают. Да, да. Не знают. У нас есть время, чтобы замести следы. Сегодня здесь сделаем самое необходимое, а вечером все бумаги перенесем домой.

Сели к столу, занялись перепиской. Надежда тщательно зашифровала письмо в Россию. Это было нелегким делом - для каждого агента она ввела отдельный ключ. Стихи Лермонтова и Некрасова, служившие ключом, помнила так, что, казалось, видела перед собой каждую букву в строчке. Но, когда требовался Надсон или Крылов, раскрывала перед собой их томики, привезенные из Питера.

Владимир Ильич читал корреспонденции. В промышленных городах России жестокий кризис гасил топки на заводах и фабриках, в южных губерниях крестьяне тысячами гибли от голода, доведенные до отчаяния, жгли помещичьи имения, разбивали хлебные склады. На "усмирение" были брошены казаки и пехотные части. Свистели нагайки и розги, гремели кандалы на горемычной Владимирке.

А вот из Вены прислал второе письмо молодой эмигрант Вегман, успевший вовремя оставить родную Одессу. Он писал о митинге венских студентов, на который собралось свыше трех тысяч человек. От имени австрийских рабочих выступил один из депутатов парламента.

- Поступок русского правительства против Толстого есть пощечина, данная русским абсолютизмом европейской культуре, - говорил он. - Кровь, пролитая в Петербурге, - наша кровь: не чужды нам люди, борющиеся в России, мы их хорошо знаем; это люди, которые прошли ту же школу, что и мы: школу порабощения.

Митинг закончился в полночь. Студенты, сметая пеших и конных полицейских, лавиной двинулись по улице, у консульства кричали в сотни голосов: "Долой русского царя! Да здравствует социальная революция в России!"

- Молодцы студенты! - Владимир Ильич подал корреспонденцию жене. - И от рабочих в Вене прозвучало грозное слово! Вот она, международная солидарность! В шестом номере опубликуем.

Пришел Мартов. Вслед за ним - Засулич. Владимир Ильич порадовал их письмом из Вены, потом рассказал о встрече с хозяином.

- Мелкий трусишка ваш толстый немец! - отмахнулась Вера Ивановна.

- Пока реальной опасности не видно, - сказал Мартов. - Уж я-то знаю. Не первый месяц пишу о тайной полиции.

- Береженого, говорят, бог бережет, - напомнила поговорку Надежда Константиновна.

- Все боги! - подхватил с усмешкой Мартов. - И христианские, и мусульманские, и буддийские, и языческие. А чтобы они лучше берегли, сибирские шаманы, я помню, своих деревянных божков то подкармливают салом, то порют ременной плеткой. И еще древние египтяне, как свидетельствуют манускрипты...

- Египтян, Юлий, оставим в покое, - перебил Владимир Ильич. - А вот нам всем следует задуматься над предостережением Ритмейера. Способности заграничной агентуры департамента полиции недооценивать нельзя. Будем работать и встречаться на квартирах, иногда - в кафе. И притом в разных. Присмотритесь сегодня, остается ли удобной ваша "Старая крепость".

- Да, нам, кажется, пора. - Мартов, распахнув пиджак, из маленького брючного кармашка достал черные тонкие, как речная галька, часы в чугунной оправе. - Пора. Велика Дмитриевна, идемте.

- Не знаю, - обеспокоенно взглянул на жену Владимир Ильич, - долго ли они смогут посещать кафе? С деньгами у нас швах. Наскрести бы на шестой номер.

- У Калмыковой, говорят, есть капитал в немецких банках. Может, пришлет.

- После нашего окончательного разрыва со Струве? Едва ли. Несомненно, переживает за своего питомца... Нам надо писать и писать во все концы: достать бы где-то добрый куш. И поскорее.

Взглянув на часы, Владимир Ильич поспешил вернуться к письмам. В одном из конвертов он нашел стихи, ходившие в России по рукам. Читая их, весело рассмеялся, повернулся к жене:

- Извини, Надюша, что отрываю тебя, но это очень интересно. Остро. Вот послушай: "То было в Турции..." Считай - в России. "...где совесть вещь пустая". Положим - только в правительственных кругах да так называемом высшем свете. "Где царствует кулак, нагайка, ятаган, два-три нуля, четыре негодяя..." Ну нет, нулей, конечно, больше. И негодяев больше. А концовка очень точна: "И глупый маленький султан". Правда, хорошо?!

- Отлично! И глупый и маленький.

- Сегодня же сдадим в набор. - Владимир Ильич взял ручку. - Я напишу от редакции несколько слов. Такие стихи характеризуют общественное настроение. Жаль, не знаем автора. Хотя бы для себя.

5

Вот и июль - вершина лета. И Владимиру Ильичу все чаще и чаще вспоминались родные края. Бывало, всей семьей выезжали в деревню - в Кокушкино, в Алакаевку. Позднее живали под Москвой, в Кузьминках...