Сергей Горлов - Совершенно секретно: Альянс Москва — Берлин, 1920-1933 гг.

Весьма симптоматична в этой связи служебная переписка ОГПУ.

Его Председатель Дзержинский, учитывая ход судебного «дела студентов», 6 июля 1925 г. писал своему заместителю Г. Г. Ягоде и начальнику ИНО ОГПУ [188] Иностранный отдел ОГПУ. М. А. Трилиссеру:

«У меня сложилось впечатление, что вообще германское правительство и монархические и националистические круги ведут работу на низвержение большевизма в СССР и ориентируются на будущую монархическую Россию. Верно ли это мое мнение? Надо собрать и подытожить весь имеющийся у нас по этому вопросу материал. <���…> Случайно ли, что концессия Юнкерса фактически ничего почти делового нам не дала? Верно ли, что в этом только мы сами виноваты? (sic!) Что из себя политически представляет фирма «Юнкерса» и ее аппарат? Помогли ли нам немцы в налаживании химического или иного производства? Анализ немецких концессий? <���…>».

Неделю спустя, 14 июля 1925 г. начальник КРО ОГПУ [189] Контрреволюционный отдел ОГПУ. А. X. Артузов представил Дзержинскому пять справок о деятельности немцев в СССР. По ним получалось, что все практически занятые в концессиях немецкие руководители концессий — шпионы и матерые разведчики. Досталось и Хильгеру, также объявленному шпионом. Общий вывод сделанный Артузовым:

«Несомненно, что немецкие националисты ведут в России громадную работу во всех направлениях и значительно опередили наше влияние на немецкие колонии в СССР. Это последнее (наше влияние), видимо до чрезвычайности слабо. «Юнкерс» и «Гефу», мне кажется, следует ликвидировать».

Данные документы — яркое свидетельство того, что деятельность немецких концессионеров была, по сути, обречена. ОГПУ тогда было всесильной организацией. Не случайно, в московском дипкорпусе тех лет ходила тогда такая мрачная шутка: «Было бы лучше для дипкорпуса, если бы он был аккредитован при ГПУ», в том смысле, что «ГПУ все может».

Еще более красноречивым свидетельством истинных намерений советской стороны является постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 12 ноября 1925 г.:

«Предложить Главконцесскому СССР так изменить проект договора, чтобы обеспечить для нас наиболее выгодное прекращение договоров».

Однако затем немцы неожиданно пошли на уступки и согласились на ухудшенные для «Юнкерса» условия.

В этой связи члены Главконцесскома Иоффе и Минкин в служебной записке для Политбюро от 8 февраля 1926 г. так ставили вопрос:

«<���…> нужно ли теперь еще настолько ухудшить для концессионера наш проект договора, чтобы он без сомнения оказался бы неприемлемым для «Юнкерса»?»

Все это, вместе взятое, было использовано советской стороной при «вытеснении» «несолидных» концессионеров «Штольценберга» и «Юнкерса» и сохранении их оборудования за собой.

12 мая 1926 г. Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) по спецзаказам в составе Уншлихта (председатель), Чичерина, Ягоды (члены), Аванесова, Шкловского, Мрочковского, Гальперина и Гайлиса (приглашенные) постановила (протокол № 38) ввиду невыполнения немецкой стороной своих договорных обязательств по учредительному договору, а также несмотря на предоставленную ей отсрочку до 1 мая 1926 г. «провести в жизнь» принятое этой же Комиссией решение от 9 января 1926 г. о расторжении договора со Штольценбергом. Было также решено, не дожидаясь пуска «Берсоли», самостоятельно, без помощи немцев начать строить другой завод. 30 июня 1926 г. эта же комиссия постановила (протокол № 39) «считать необходимым взять окончательную линию на разрыв с ними (немцами. — С. Г.) по делу «Берсоли», тем более что немцы сами предложили передать все работы на заводе «Берсоль» до их окончания «в руки советской стороны за счет немецкой». «Метахиму» было предложено «немедленно приступить к пере- и дооборудованию завода».

В письмах в Политбюро ЦК ВКП(б) от 12 и 22 ноября 1926 г. (копии Рыкову и Ворошилову) Уншлихт относительно «Берсоли» настаивал на «принятии ряда мер, толкающих немцев на разрыв с нами». Подчеркивая, что данная позиция является единственно правильной, он жаловался на то, что Крестинский предлагал «не торопиться с разрывом». Это противоречило принятым постановлениям Политбюро и проводившейся им линии «на разрыв с немцами». Вопрос о «Берсоли» Уншлихт 22 ноября 1926 г. просил «разрешить» на ближайшем заседании Политбюро.

12 января 1927 г. Комиссия Политбюро по спецзаказам постановила (протокол № 40) «на основании письма немцев от 11/1 — 27 г. считать договор по «Берсоли» расторгнутым», завод, перешедший «в исключительное владение» советской стороны передать ВСНХ СССР, а «компенсацию за ущерб» в деле обороны невыполнением этого договора «не ограничивать лишь заводом «Берсоли», а перенести во все наши дела с ними по военной линии». На другой день, 13 января 1927 г. Политбюро ЦК (присутствовали Н. И. Бухарин, К. Е. Ворошилов, М. И. Калинин, В. М. Молотов, Я. Е. Рудзутак, Н. И. Рыков, И. В. Сталин, М. П. Томский) своим постановлением санкционировало не только расторжение учредительного договора о создании «Берсоли», но и всех остальных «совместных предприятий с РВМ [190] РВМ — транслитерация с немецкого: RWM — Reichswehrministerium (военное министерство Германии). ».

Однако было бы заблуждением считать, что Уншлихт не понимал ни ценности «Берсоли», ни той сложности материальной и финансовой ситуации, в которой находился Штольценберг.

В письме от 21 января 1927 г. начальнику Главного Военно-промышленного управления ВСНХ СССР А. Ф. Толоконцеву (копии Ворошилову, Дыбенко, Фишману) Уншлихт писал:

«В заводе «Берсоль» мы получаем первую и пока единственную базу производства ОВ в крупном масштабе. На нем исключительно придется пока базироваться в ближайшем будущем».

В связи с этим он требовал, чтобы темпы достройки завода не задерживались и вопрос приема его ВСНХ был разрешен в кратчайший срок. «Учитывая колоссальное значение ОВ в будущей войне», Уншлихт предложил объединить все заводы-производители ОВ и противогазов в самостоятельный «военно-химический трест» с выделением их из ВОХИМ-треста. Тем самым все те немногие специалисты по ОВ были бы сосредоточены в одном месте.

4 февраля 1927 г. Уншлихт доложил Сталину, что немцы (Штольценберг) решили оставить советской стороне всю матчасть и финансовые взносы без всякого встречного счета и отказываются от всех прав по учредительному договору как совладельцы «Берсоли». В свою очередь Уншлихт предложил Сталину принять решение Политбюро не выдвигать встречных контрпретензий [191] РГВА, ф. 33987, оп. 3, д. 151, л. 80–81. .

Усилия ГЕФУ в данной ситуации придать деятельности «Штольценберга» и «Юнкерса» чисто предпринимательский характер, свалить всю вину за неувязки и промахи на них и по-тихому отойти от обоих проектов не удались. Фирмы все же обратились в арбитраж. Однако германскому правительству и руководителям райхсвера удалось со ссылкой на секретность так организовать судебное разбирательство, что основная тяжесть финансовых расходов легла на фирмы. В августе — сентябре 1926 г. дело было решено не в пользу Штольценберга, он был признан банкротом и лишился не только заказов военного министерства, но и своих заводов в Гамбурге и Испании. 2 апреля 1927 г. со Штольценбергом было подписано соглашение о ликвидации «Берсоли». Окончательно соглашение со «Штольценбергом» и ГЕФУ было расторгнуто 6 октября 1928 г.