Отто Кифер - Сексуальная жизнь в Древнем Риме

«…Уже двинулось и специальное шествие богини-спасительницы. Женщины, блистая белоснежными одеждами, радуя взгляд разнообразными уборами, украшенные весенними венками, одни из подола цветочками усыпали путь, по которому шествовала священная процессия, у других за спинами были повешены блестящие зеркала, чтобы подвигающейся богине был виден весь священный поезд позади нее; некоторые, держа гребни из слоновой кости, движением рук и сгибанием пальцев делали вид, будто расчесывают и прибирают волосы владычице; были и такие, что дивным бальзамом и другими благовониями окропляли улицы. Тут же большая толпа людей обоего пола с фонарями, факелами, свечами и всякого рода искусственными светильниками в руках прославляла источник сияния звезд небесных. Свирели и флейты, звуча сладчайшими мелодиями, создавали очаровательную музыку. За музыкантами – прелестный хор избранных юношей в сверкающих белизною роскошных одеждах повторял строфы прекрасной песни, слова и мелодию которой сочинил благоволением Камен искусный поэт… Шли и флейтисты, великому Серапису посвященные, и на своих изогнутых трубах, поднимавшихся вверх, к правому уху, исполняли по нескольку раз напевы, принятые в храме их бога. Затем шло множество прислужников, возвещавших, что надо очистить путь для священного шествия.

Тут движется толпа посвященных в таинства – мужчины и женщины всякого положения и возраста, одетые в сверкающие льняные одежды белого цвета; у женщин умащенные волосы покрыты прозрачными покрывалами, у мужчин блестят гладко выбритые головы; земные светила великой религии, они потрясают медными, серебряными и даже золотыми систрами, извлекая из них пронзительный звон. Наконец – высшие служители таинств; в своих узких белых льняных одеждах, подпоясанных у груди и ниспадающих до самых пят, несут они знаки достоинства могущественнейших божеств. Первый держал лампу, горевшую ярким светом и нисколько не похожую на наши лампы, что зажигают на вечерних трапезах; это была золотая лодка с отверстием посредине, через которое выходил очень широкий язык пламени. Второй был одет так же, как первый, но в каждой руке нес он по алтарю, называемому «помощником», – это имя дал им быстро приходящий на помощь промысел верховной богини. За ним шел третий, неся пальмовую ветвь с тонко сделанными из золота листьями, а также Меркуриев кадуцей. Четвертый показывал символ справедливости в виде левой руки с протянутой ладонью, – она слаба от природы, ни хитростью, ни ловкостью не одарена и потому скорее, чем правая, может олицетворять справедливость: он же нес и закруглявшийся, наподобие сосца, золотой сосудик, из которого совершал возлияние молоком. У пятого – золотая веялка, наполненная лавровыми веточками; последний нес амфору.

Вскоре показалась и процессия богов, соблаговоливших воспользоваться человеческими ногами для передвижения. Вот наводящий ужас посредник между небесным и подземным миром, с величественным ликом, то темным, то золотым, высоко возносит свою песью голову Анубис, в левой руке держа кадуцей, правою потрясая зеленой пальмовой ветвью. Сразу же вслед за ним – корова, ставшая на дыбы, воплощенное плодородие всеродительницы богини; неся ее на плечах, один из священнослужителей легко и красиво выступал под блаженной ношей. Другой нес закрытый ларец, заключающий в себе нерушимую тайну великого учения. Третий на счастливое лоно свое принял почитаемое изображение верховного божества; не было оно похоже ни на домашнее животное, ни на птицу, ни на дикого зверя, ни даже на самого человека; но, по мудрому замыслу самой необычностью своей возбуждая почтение, – лишь сущность неизреченная высочайшей веры, сокрытая в глубоком молчании. Сделано оно было из ярко блестевшего золота следующим образом: это была искусно выгнутая урна с круглым дном, снаружи украшенная дивными египетскими изображениями; над отверстием ее подымалось не очень высокое горлышко с длинным, далеко выступавшим носиком, а с другой стороны была приделана широкая ручка, на которой свернулась в клубок змея, раздувая поднятую вверх чешуйчатую шею, покрытую морщинами» [55].

Здесь нет места для описания дальнейших деталей этой фантастической процессии. Однако, как мы видим, она не содержала сексуальных символов, что непременно имело бы место, если бы поклонение Исиде являлось сексуальным культом.

Напротив, мы снова и снова обнаруживаем, что оно предъявляло различные аскетические требования к своим поклонникам, особенно десятидневного воздержания от новопосвященных. Очевидно, чувственный юг считал это суровым ограничением, и мы часто слышим об этом у поэтов-современников Августа.

Сентиментальный Тибулл жалуется так (i, 3, 23):

А Проперций говорит (ii, 33, 1):

Овидий, этот утонченный знаток женских сердец, советует наложнице усилить пыл своего любовника, почаще отказывая ему; он говорит, что в качестве предлога можно сослаться на Исиду («Любовные элегии», i, 8, 73):

В рамках данной книги мы не можем углубляться в изучение культа Исиды и его значения в истории религии. Мы всего лишь старались показать, что хотя этот культ, возможно, и был сексуальным, но, скорее всего, дело обстояло наоборот.

Очевидно, аналогичным был культ Доброй богини (Bona Dea): это божество многие ученые отождествляют с древней римской богиней Фауной. Другие полагают, что она была заимствована из Греции. В любом случае Bona Dea являлась покровительницей женщин, которые просили ее помощи при несчастьях и болезнях. В Риме она была известна уже во время Тарентинской войны (272 год до н. э.); следовательно, возможно, что ее признали в Риме благодаря контактам с Грецией.

Не будем вдаваться в более подробное обсуждение этих вопросов. Наверняка нам известно лишь то, что уже сказано выше: Доброй богине поклонялись женщины и только женщины. Вот что пишет Плутарх («Цезарь», 9): «У римлян есть богиня, которую они называют Доброю, а греки – Женскою. Фригийцы выдают ее за свою, считая супругою их царя Мидаса, римляне утверждают, что это нимфа Дриада, жена Фавна, по словам же греков – она та из матерей Диониса, имя которой нельзя называть. Поэтому женщины, участвующие в ее празднике, покрывают шатер виноградными лозами, и у ног богини помещается, в соответствии с мифом, священная змея. Ни одному мужчине нельзя присутствовать на празднестве и даже находиться в доме, где справляется торжество; лишь женщины творят священные обряды, во многом, как говорят, похожие на орфические. Когда приходит день праздника, консул или претор, в доме которого он справляется, должен покинуть дом вместе со всеми мужчинами, жена же его, приняв дом, производит священнодействия. Главная часть их совершается ночью, сопровождаясь играми и музыкой» [58]. Так Плутарх бесхитростно рассказывает об этом культе. Поразительно, насколько это описание отличается от того, что приводит Ювенал в знаменитой Шестой сатире. Поскольку Плутарх и Ювенал были современники, мы вынуждены сделать вывод, что либо женщины представлялись им в совершенно разном свете, либо что эти авторы пользовались источниками, относящимися к разным эпохам. Ювенал описывает праздник Доброй богини с таким отвращением, что мы можем лишь отметить, но не объяснить различие между двумя описаниями.