Евгений Анисимов - Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы)

Даже ничто не помрачало бы сияния сей императрицы, кроме (что из многих над знаменитыми и великими особами смертных приговоров оказывалось) что она больше собственному прогневлению, нежели законам и справедливости последовала.

В приватном обхождении была она ласкова, весела, говорлива и шутлива. Сердце ее наполнено было великодушием, щедротою и соболезнованием, но ее воля почти всегда зависела больше от других, нежели от ее самой. Верховную власть над оною сохранял герцог Курляндский даже до кончины ее неослабно, и в угождение ему сильнейшая монархиня в христианских землях лишила себя вольности своей до того, что не токмо все поступки свои по его мыслям наиточнейше распоряжала, но также ни единого мгновения без него обойтись не могла и редко другого кого к себе принимала, когда его не было. Хотя недоверчивое свойство герцога Курляндского немалой требовало привязанности, однако наконец принуждение, в котором он сам чрез то находился, сделалось ему почти несносно. Весьма часто многие слыхали, как он жаловался, что для своего увеселения ни одной четверти часа определить не может. Я сам чрез целые восемь лет не могу припамятовать, чтоб видел его где-либо в городе, в беседах или на пиршествах, но дабы и других людей пример не возбудил в нем к тому охоты, императрица не токмо худо принимала, если у кого из приватных особ веселости происходили, но, называя оные распутством, выговаривала весьма колкими речами. Герцог, с своей стороны, всеми мерами отвращал и не допускал других вольно с императрицею обходиться и буде не сам, то чрез жену и детей своих всегда окружал ее так, что она ни слова сказать, ниже шага ступить не могла, чтобы он тем же часом не был о том уведомлен.

Сей неограниченный и единообразный род жизни естественно долженствовал рождать иногда сытость и сухость в обращении между обеих сторон. Дабы сие отвратить и не явить недовольного лица вне комнаты пред чужими очами, не ведали лучшего изобресть средства, как содержать множество шутов и дураков мужеска и женска пола. Должность большей части сих людей состояла более ругаться и драться между собою, нежели какие-либо смешные шутки делать и говорить. Они набраны были из разных наций и чинов. Российские князья из знатнейших фамилий должны были в сии роли записываться. Чудный и странный внешний вид, глупость или токмо косноязычество составляли достаточные качества, чтобы приняту быть в дурацкий орден. По дарованиям каждого давали соразмерное награждение, однако разум предпочитался обыкновенно телесным способностям. Одному итальянцу по прозванию Пьетро Мира, или сокращенно Петрисло (Педрилло) наименованному, посчастливилось тут столько, что он не токмо богатое имел содержание, но еще и в родину свою повез с лишком двадцать тысяч рублей.

Когда быть страшему и ненавидиму случается всегда вместе, а притом небесполезно во всякое время стараться сколько можно изведывать о предприятиях своих врагов, то герцог Курляндский не токмо в рассуждении первого достаточно был уверен, но также избыточно снабжен был повсеместными лазутчиками. Ни при едином дворе, статься может, не находилось больше шпионов и наговорщиков, как в то время при российском. Обо всем, что в знатных беседах и домах говорили, получал он обстоятельнейшие известия, и поелику ремесло сие отверзало путь как к милости, так и к богатым наградам, то многие знатные и высоких чинов особы не стыдились служить к тому орудием.

Подозрение и легковерие всегда сопряжены бывают неразрывно, почему злобным сердцам нетрудно было и безвиннейших людей замарать и оговорить. Иной, будучи накануне наиблагосклоннейше от императрицы принят, дивился, когда на другой день с величайшею холодностью с ним обращались, не ведая и не домысливаясь, отчего таковая перемена последовала.

Никогда в свете, чаю, не бывало дружественнейшей четы, приемлющей взаимно в увеселении или скорби совершенное участие, как императрица с герцогом Курляндским.

Оба почти никогда не могли во внешнем виде своем притворствовать. Если герцог явился с пасмурным лицом, то императрица в то же мгновение встревоженный принимала вид. Буде тот весел, то на лице монархини явное напечатлевалось удовольствие. Если кто герцогу не угодил, тот из глаз и встречи монархини тотчас мог приметить чувствительную перемену.

В знании и цене людей герцог подвержен был предускорительности и великим погрешностям. Пришлецами обольщался он скоро, но скоро опять ими скучал. Любимцам его и всем вообще курляндцам нередко императрица оказывала сверх меры и благопристойности отличную почесть.

Всех милостей надлежало испрашивать от герцога и чрез его одного императрица на оные решалась. Даже сердечно любимая императрицею племянница, принцесса Анна, принуждена была из опытов научиться, что без сего ходатая долги ее не будут заплачены, равно как и не могла надеяться получить прибавку на содержание свое. Ибо щедрая по природе монархиня не даривала без ведома герцога ни малейшей суммы ни своим домашним служителям, ниже иному, коего услугами она была довольна.

Род жизни ее расположен был весьма умеренно и препорядочно. Она кушала немного и самую простую пищу; обыкновенной ее напиток был не другое что, как пиво, ибо за столом пила она токмо одну или много что две рюмки старого венгерского вина. За стол садилась не позже как в двенадцать часов пополудни и в девять часов ввечеру. Часы, в которые она из комнат своих в публику выходила, во весь круглый год регулярно определены были Если дела не удерживали, то выходила она обыкновенно пред полуднем от одиннадцати до двенадцати часов, а после полудня от четырех до половины девятого часа. В десять часов вечера ложилась она опочивать, а утром вставала около шести или семи часов.

В досужное время не имела она ни к чему определенной склонности. В первые годы своего правления играла она почти каждый день в карты. Потом провожала целые полдни, не вставая со стула, в разговорах или слушая крик шутов и дураков. Когда все сии каждодневно встречающиеся упражнения ей наскучили, то возымела она охоту стрелять, в чем приобрела такое Искусство, что без ошибки попадала в цель и на лету птицу убивала. Сею охотою занималась она дольше других, так что в ее комнатах стояли всегда заряженные ружья, которыми, когда заблагорассудится, стреляла из окна в мимо пролетающих ласточек, ворон, сорок и тому подобных. В Петергофе заложен был зверинец, в котором впущены привезенные из Немецкой земли и Сибири зайцы и олени. Тут нередко, сидя у окна, смотрела на охоту, и когда заяц или олень мимо пробежит, то сама стреляла в него из ружья. Зимою во дворце в конце галереи вставлена была черная доска с целью, в которую при свечах упражнялась она попадать из винтовки.