Евгений Анисимов - Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы)

Я уже, как могла, описала Вам ее величество, принцесс и герцогиню Курляндскую. Мадам Адеркас — воспитательница принцессы Анны. Она родилась в Пруссии и является вдовой генерала — кажется, француза. С ним она побывала во Франции, Германии и Испании. Она чрезвычайно привлекательна, хотя и немолода; ее ум, живой от природы, развит чтением. Она повидала столь многие различные дворы, при большинстве которых ей какое-то время доводилось жить, что это побуждало людей всех званий искать ее знакомства, а ее способности помогли ей развить ум в беседах с интересовавшимися ею людьми. Поэтому она может быть подходящим обществом и для принцессы, и для жены торговца и подобающе поведет себя с той и с другой. В частном обществе она никогда не оставляет придворной учтивости, а при дворе не утрачивает свободы частной беседы. При разговоре она ведет себя так. словно старается научиться чему-то у собеседников, хотя я считаю, что отыщется весьма мало таких, кому не следовало бы поучиться у нее. После того как я покинула Вас, самые приятные мои часы (в отсутствие м-ра Р.) были проведены с нею, хотя ее положение позволяет мне встречаться с нею реже, чем хотелось бы, но когда это удается, я не упускаю случая узнать что-либо полезное и насладиться ее обществом.

У нее есть единственная дочь, которая находится при ней и которая унаследовала ее здравый смысл и благородство ума, но не внешность. В последнем природа оказалась ей мачехой, поэтому дочь не произносит и половины тех очень умных речей, которые бы высказала, будь она красива. И если представители одного пола по этой, быть может, причине, не усматривают в речах дочери большого интереса, то представительницы другого по той же причине находят, что она высказывает массу умных мыслей. Но в эту самую минуту входит она сама, поэтому sans ceremonie [80], и проч.

Мадам,

не думаете, что могли бы заставить одну женщину говорить о другой или о многих других и не услышать ничего скандального. По крайней мере, пока я выполню задачу, поставленную Вами передо мной, Вы поймете, что в этом я не отличаюсь от большинства представительниц моего пола. Только что у меня была с визитом одна из наших красавиц, жена русского господина, которого Вы знавали в Англии, — м-ра Лопухина. Это одна из фрейлин и племянница той дамы, о которой я Вам рассказывала, что она была любовницей Метра Первого. Но скандальная хроника гласит, что добродетель племянницы победить было не столь трудно. Она и ее любовник, если он действительно таковым является, очень постоянны в своем сильном и взаимном чувстве на протяжении многих лет. Она приезжала отдать мне визит после ее родов. Когда она родила, я при первой же встрече поздравила ее мужа с рождением сына и спросила, каково самочувствие супруги. Он ответил по-английски: «Почему Вы спрашиваете меня? Спросите графа Левенвольде, он знает лучше». Увидев, что я совершенно озадачена его словами, добавил: «Да весь свет знает, что это правда, и это меня ничуть не волнует. Мы были вынуждены пожениться по желанию Петра Великого. В то время я знал, что она ненавидит меня, а сам я был к ней совершенно равнодушен, хотя она красива. Я не могу ни любить ее, ни ненавидеть и теперь по-прежнему равнодушен к ней. Так почему же я должен расстраиваться из-за ее связи с человеком, который ей нравится, тем более что, надо отдать ей должное, она ведет себя настолько благопристойно, насколько позволяет положение». Судите сами о моем смущении или подумайте о том, как бы Вы поступили в таком случае. Скажу Вам, что сделала я: внезапно оставила его, заговорив с первым подвернувшимся человеком. Эта дама говорит только по-русски и по-немецки, так что мы можем обсуждать лишь простые вещи, ведь я плохо говорю и на том, и на другом. Посему могу сообщить разве только о ее наружности, которая действительно хороша. Кажется, я уже сказала достаточно, но не могла обойти молчанием эту историю, показавшуюся мне очень необыкновенной, хотя и презираю себя за злоязычие, в котором повинна и которое Вы едва ли простите своей, и проч.

Мадам,

теперь я собираюсь рассказать Вам о даме, которая, мне кажется, очарует Вас. По происхождению она — знатная венецианка, вышла замуж за старика, который уже много лет живет в этой стране, хотя родился в Рагузе. В Венецию его послал Петр Великий по какому-то важному делу, и там он женился на этой даме, или скорее купил ее, поскольку он сказочно богат. Сейчас ей двадцать пять лет, она высокая, хорошо сложена, мила и грациозна. Черты лица ее довольно резкие, но у нее необыкновенно красивые большие черные глаза, и вся она похожа на слышанные мною описания римских красавиц. Старый муж держит ее при себе и почти никогда не отпускает никуда, кроме двора, где она постоянно появляется во всем блеске, какой только могут придать великолепные платья и драгоценности очень элегантной особе. У нее огромное количество очень крупного прекрасного жемчуга; столько, что некоторые дамы начали подозревать, что он фальшивый, и, следовательно, возымели сильное желание убедиться в правильности своего подозрения, что доставило бы им большое удовольствие. Здесь в моде держать шутов обоего пола, которым позволено говорить и делать тысячу глупостей. Одна из таких шутих взялась открыть этот занимавший всех секрет. Соответственно, как только она в следующий раз увидела даму при дворе, то стала с воодушевлением говорить ей о ее наружности и наконец сделала вид, что целует ее в шею, а делая это, укусила одну из жемчужин. Почувствовав это, дама ударила ее по уху и сказала, что удар этот поможет той помнить, что знатные венецианки не носят поддельных драгоценностей. Шутиха, удивленная ударом, вскрикнула и заявила, что пожалуется ее величеству, которая находилась в другой комнате. Дама весьма сдержанно ответила: «Если вы поступили так по приказу ее величества, то должны были сказать мне об этом. Если же нет, то, полагаю, она будет довольна, что я наказала вас за дерзость по отношению к человеку моего положения, не обременяя ее формальной жалобой». Шутиха какое-то время не показывалась [при дворе], и дело было замято.

Теперь, полагаю, Вы воскликнете: «Ах, как мне нравится ее присутствие духа!» и жаждете задать о ней тысячу вопросов. Но, как я уже говорила, она нигде, кроме двора, не бывает, а там разговаривают только на общие и бытовые темы. Поэтому я ничего о ней не знаю и могу судить о ней только на основании этого случая, который, признаться, как-то не согласуется с низостью души, нужной женщине, чтобы за деньги продаться немощному старику. Я ведь почти согласна с шотландским священником, который сказал девушке, за небольшую сумму продавшей свою благосклонность: «Лучше бы ты сделала это во имя Господа». Не сомневаюсь, что они обе равно продались, и должна признаться: я прониклась к этой даме таким презрением, что едва с нею разговаривала, хотя после описанного случая и испытывала сильное желание познакомиться, поскольку полагала, что вижу Вас воодушевленной таким поступком. Но, учтя многократно сказанные Вами мне слова о том, что только лишь Ваша пристрастная дружба может простить мне мою беспринципность (lameness), как Вы ее называете, сочла за лучшее воздержаться от этого. Не стремясь к новым знакомствам, с удовлетворением остаюсь Вашей, и проч.