Юрий Корольков - Кио ку мицу !

Если бы только знал отставной генерал Танака, кого на старости лет он допускает к своему письменному столу! Беззаветно преданный и бессловесный слуга в продолжение многих лет шпионил за генералом. Оставаясь один в глубине сада, в воздушно-легкой постройке, Хей неторопливо занимался весьма неэстетичным делом - из ящика с нечистотами, присыпанными рыхлым торфом, Хей извлекал использованную бумагу и старательно прочитывал иероглифы на обрывках старых бумаг японского премьера. Многие черновые наброски Танака представляли большой интерес для исполнительного и молчаливого слуги, лишенного имени.

Развязка наступила внезапно.

В Токио стояло знойное, изнуряющее лето, перемежавшееся дождями и грозами. После ливней в городе становилось еще невыносимее - от пожарищ и развалин, не разобранных до конца после страшного землетрясения, вместе с влагой поднимались тяжелые испарения кислой гари, запах тления. Все, кто мог, старались покинуть столицу, уехать на побережье, в зеленый пригород. Гиити Танака старался безвыездно жить в загородном доме.

Шел второй год эры Сева - царствования императора Хирохито, что соответствовало 1927 году европейского летосчисления. Страну, только четыре года назад пережившую жестокое землетрясение, постигло новое бедствие - тяжелый экономический кризис. Банки, предприятия, старые фирмы лопались и сгорали, будто новогодние шутихи. Толпы вкладчиков, держателей акций, мелких предпринимателей осаждали банковские конторы, ломились в запертые наглухо двери, иные лезли в окна, надеясь вернуть, спасти собственные сбережения, капиталы, получить кредит, чтобы предотвратить, хотя бы отдалить разорение... Но даже самые крупные банки в Токио, Осака, Хиросиме прекратили все финансовые операции. Паника на бирже, как волна цунами, рожденная могучими толчками на дне океана, грозила захлестнуть всю страну. Нужен был человек с твердой рукой, способный встать к штурвалу государственного корабля, чтобы провести его через бушующую стихию страстей. Выбор Тайного государственного совета и самого императора пал на генерала Танака. В помощь ему дали опытнейшего, ловкого старого финансиста Такахаси. Теперь многое, очень многое зависело только от него.

В пламени финансового, экономического кризиса Такахаси чувствовал себя мифической саламандрой, духом огня. Это была его стихия, он знал, что делает, - старый, безжалостный Такахаси. Его отношение к мелким промышленникам, владельцам меняльных контор, маленьких банков несло им гибель. Саламандра Такахаси на то и рассчитывал. Доверенным людям он говорил: "Дайте, дайте мне еще немного паники, чтобы использовать ситуацию... Я поддержу сильных, другие пусть умирают - это кораллы, на которых окрепнет и разовьется финансовая система..."

Такахаси своего добился - в стране стали монопольно господствовать пяток могучих банков: Мицуи, Сумимото, Ясуда... Через полтора месяца министр финансов Такахаси мог уйти в отставку - ценой бесчисленных разорений мелких промышленников и торговцев он спас страну от финансовой катастрофы. Такахаси больше уже не входил в кабинет Танака, но они остались друзьями и премьер-министр всегда обращался за советом к этому человеку с бесстрастным лицом флегматика, представлявшему, подобно Окава, интересы крупного капитала Японии.

Перед тем как оставить пост финансового диктатора, Такахаси сказал премьеру:

- То, что мы сделали, Танака-сан, только начало... Нам нужно сейсмоустойчивое здание экономики... Такое же, как для защиты от землетрясений. Эту устойчивость мы приобретем умелой, гибкой континентальной политикой... Подумайте об этом, Танака-сан. Нам надо чаще вспоминать слова нашего божественного предка императора Дзимму. "Хакко Итио!"... Пусть первым углом крыши над нашим домом станет Китай...

Такахаси обычно говорил неторопливо, иносказательно, но на этот раз он был предельно откровенен. Танака знал: так думает не только Такахаси, но и всесильная группа дзайбацу - финансовые и промышленные магнаты Японии. Но ведь точно так же думают и военные круги - тот же Араки, Хондзио...

Премьер-министр Гиити Танака внял советам своего финансового духовника Такахаси. В половине июня, невзирая на духоту и ядовитые испарения, повисшие над городом, Танака очень поспешно созвал конференцию по делам Востока. Она так и называлась - Восточная конференция - и проходила при закрытых дверях, окруженная непроницаемой завесой тайны. Число участников ее было ограничено. Кроме членов кабинета пригласили только некоторых японских дипломатов, которых вызвали для этого из Китая; был здесь командующий Квантунской армией, прибывший из Маньчжурии, начальник генерального штаба, руководители военного и морского министерств и, само собой разумеется, представители промышленных концернов, имевших свои интересы в Китае.

Танака разделял тревоги, сомнения, планы, высказанные на Восточной конференции. И кому, как не премьер-министру, надлежит собрать воедино разрозненные мысли участников конференции, обосновать их рекомендации и представить на рассмотрение благословенного императора. Все это надо взвесить, обдумать. Гиити Танака и пригласил в загородный свой дом хваткого и расчетливого Такахаси, чтобы прочитать ему первые наброски закрытого меморандума.

Другим собеседником премьера в тот вечер был генерал Араки невысокий, коротконогий человек с широкой грудью, неестественно большой головой и задиристо торчащими усами. Его внешность и темперамент были прямой противоположностью спокойному, неторопливому, будто бы равнодушно-сонливому Такахаси.

Когда-то, лет двадцать назад, уже после русско-японской войны, генеральный штаб откомандировал Араки в Петербург для изучения военного дела. Мировую войну он провел военным обозревателем в русской действующей армии. В Токио вернулся с русскими орденами, с медалью в честь трехсотлетия дома Романовых и объемистым досье о состоянии вооруженных сил царской России.

Двух генералов связывала давняя дружба еще с того времени, когда оба они участвовали в интервенции в советском Приморье и Забайкалье. Теперь Араки работал в японской академии генерального штаба, слыл знатоком русского вопроса, и премьеру Танака было крайне важно услышать его мнение о меморандуме.

Араки несколько запоздал, приехал прямо из академии, в военной форме, без регалий, и только один орден "Золотого коршуна" - награда за многолетнее пребывание в России - сиял на его груди. Араки знал, что премьер-министр пригласил его для совершенно частной встречи, и тем не менее совсем не случайно выбрал именно этот орден.

Он бросил фуражку и перчатки на руки Хея и, громыхая саблей, прошел в кабинет. Араки был лет на пятнадцать моложе премьера, и это давало ему основание быть подчеркнуто вежливым и уважительно называть хозяина дома "сэнсэй", то есть "раньше родившийся", в смысле почтенный учитель.