Софья Короленко - Книга об отце

"Приезжие из Петрограда и Харькова сообщили, - записал Короленко в дневнике 3 марта 1917 года, - что в Петрограде переворот... У нас, в Полтаве, тихо. Губернатор забрал все телеграммы... Где-то далеко шумит гроза, в столицах льется кровь... А у нас тут полное спокойствие, и цензор не пропускает никаких, даже безразличных, известий... Ни энтузиазма, ни подъема. Ожидание... Слухи разные. Щегловитов и Штюрмер арестованы, все политические из Шлиссельбурга и выборгской тюрьмы отпущены. Протопопов будто бы убит... Царь будто уехал куда-то на фронт и оттуда якобы утвердил "временное правительство". Наконец, будто бы царица тоже убита..."

В тот же день, когда были написаны эти строки, губернатор, задерживавший раньше телеграммы, разрешил их печатание, и Полтава, наконец, узнала о совершившемся. {290} "Правительство свергнуто, установлено новое, - пишет отец в письме от 4 марта 1917 года П. С. Ивановской. - Много разных туманных мыслей заволакивает еще горизонт и теснится в голову. Как бы то ни было, огромный факт совершился, и совершился на фоне войны...". Того же адресата отец извещает 6 марта: "У нас тут все идет хорошо, все начальство уже признало новое правительство. Выбраны комитеты. Полиция добровольно подчинилась городскому управлению. Сегодня предстоит манифестация с участием войск: настроение всюду спокойное и радостное..." {291} "В несколько дней политическая физиономия меняется, как по волшебству, почти без кровопролития. Республика, о которой не приходилось даже заговаривать в 1905 году, - теперь чуть не общий лозунг. Судьба подарила нам такого царя, который делал не просто поразительные глупости, но глупости точно по плану, продиктованному каким-то ироническим гением истории..."-писал отец М. Г. Лошкаревой 18 марта 1917 года. "Над русской землей загорелась, наконец, бурная и облачная, но, будем надеяться, немеркнущая заря свободы" - писал он 21 июня 1917 года С. И. Гриневецкому.

"Приходится выступать, выступать публично, участвовать в заседаниях и т. п.",- сообщал отец М. Г. Лошкаревой 18 марта. "Третьего дня было заседание на Кобищанах, где я пытался разъяснить самой простой аудитории значение происходящих событий",- писал он П. С. Ивановской 28 марта. "Мне всегда интересно говорить с простыми людьми. Недавно говорил на митинге на одной из темных окраин города, откуда во все тревожные дни грозит выползти погром. Аудитория была внимательная. Я выбрал взглядом два-три лица с особенно малокультурными чертами н говорил так, как будто есть только они. И это меня завлекало. Когда я видел внимание, а потом и интерес, любопытство и признаки согласия по мере продолжения,- то это возбуждало мысль и воображение..." - пишет отец С. Д. Протопопову 1 апреля 1917 года.

Тогда же отец написал статью "Падение царской власти" (напечатана впервые в "Русских ведомостях", 1917, 2-4 мая, № 97, 98, 99), которая должна была объяснить сотням тысяч читателей смысл падения самодержавия.

"После того, как появилась в газетах моя статья. "Падение царской власти",- говорит отец в письме, в {292} редакцию "Русских ведомостей" (1917, 23 мая, № 114),- я получил множество телеграмм и письменных предложений издать ее отдельной брошюрой для широкого распространения. Предложения исходили как от профессиональных издательств, так и от учреждений, вроде земских и городских управлений, а также партийных и правительственных группировок. Обстоятельства, при которых статья появилась, а также тема, которой она посвящена, придали этим предложениям и просьбам характер совершенно исключительный по размерам, по спешности и настойчивости.

Не имея в виду извлечения дохода от своей брошюры, я разрешил издание ее сразу нескольким издательствам, предупредив их, что разрешение это не исключительное. А так как телеграммы и письма продолжали поступать с разных мест, от столиц и больших городов до уездов и местечек,- то я решил не ставить преград этому местному спросу и давал разрешения, порой лишь отказывая частным лицам там, где уже раньше разрешил учреждениям, имеющим в виду идейно-просветительные цели..."

Брошюра, изданная в сотнях тысяч экземпляров двадцатью шестью издательствами, получила широкое распространение. Позднее отец пытался переработать эту вещь, которую считал написанной слишком поспешно и в некоторой запальчивости.

Положение крестьян и земельный вопрос, являвшиеся, с точки зрения отца, основными проблемами революции, вызывали его особенный интерес.

"У нас теперь происходит "селянський зъезд",- писал он мне 18 апреля 1917 года в Петроград.- Впечатление сильное. Зал музыкального училища переполнен мужиками. Их огромное, подавляющее большинство. Они торопятся, потому что начинаются полевые работы. Интерес огромный. Меня они встретили, даже {293} незнакомые, с такой простотой и сердечностью, что это меня тронуло. "А чi то вы той писатель Короленко, що написав "Сорочинскую трагедию"? Они говорят, что в уезде есть план выбрать меня в Учредительное собрание... Не думаю я, что это мое дело. Останусь с пером..."

Но оставаться с пером отцу удавалось не всегда. Его и раньше привлекало непосредственное общение с людьми. Тот живой интерес к массе, который в глухие годы реакции заставлял отца бродить с котомкой за плечами по дорогам Поволжья, в толпах богомольцев, теперь делал его оратором. Он охотно откликнулся на приглашение выступить на сельском митинге в Ковалевке, близ Сорочинец и Хаток, где мы живали в летние месяцы и где он был хорошо известен, как автор "Сорочинской трагедии".

"В светлое летнее утро 1917 года, - пишет отец в одной из глав очерков "Земли, земли!", оставшейся неопубликованной, - я ехал в одноконной тележке по деревенскому проселку между своей усадьбой и большим селом Ковалевкой. Старик-возница сельской почты развлекал меня разговорами, рассказывая по-своему историю происхождения крепостного права. По его словам, это вышло очень просто: во время войны России с другими державами,- турком, немцем, французом,- оставалось много солдатских сирот. Помещики брали их себе якобы на воспитание. Когда эти сироты вырастали, то помещики обращали их в своих рабов. Они размножались, и вот отсюда явились крепостные. А то - прежде все были свободные. Я попробовал ему сообщить менее простые взгляды на историю этого института, но он упорно утвердился на своем. Объяснение было нелепо, но имело два преимущества перед моим. Оно было проще, во 1-х, а во 2-х, было проникнуто враждой к помещикам. А вражда разливалась всюду. Первый радостный период революции прошел, и теперь всюду уже {294} кипел раздор. Им были проникнуты и отношения друг к другу разных слоев деревенского населения.

Я ехал по вызову жителей большого села, чтобы высказать свое мнение о происходящем... Я много писал о [...] карательной экспедиции чиновника Филонова (в Сорочинцах), меня за мои статьи держали почти год под следствием, брошюра моя ходила по рукам, и это доставило мне некоторую местную известность. Поэтому мои соседи хотели теперь знать мое мнение о происходящих событиях, и я не считал себя вправе уклоняться от ответа.