Игорь Курукин - Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного

Среди них находились те, кто постоянно был у царя на глазах: его «бараши»-шатёрничие и служители «с постелек», стольники и стряпчие, рынды «у рогатины», «с саадаком» и «с доспехом» и их помощники-«поддатни», сторожа и жильцы в «государевом стану», стрелецкие головы, гонцы. Они несли обычные дежурства при дворе, участвовали в придворных церемониях и церковных службах, воевали, заботились о своих вотчинах, семействах и душе. Они же при исполнении опричных обязанностей рубили и обезглавливали людей, разрывали их верёвками, травили медведями и собаками; громили их дома и поместья, избивая хозяев, челядь и скотину; устраивали на дорогах засады, грабили и насиловали жён и детей казнённых. А потом и сами они порой попадали в опалу — по причине «падения» покровителя-родственника или по собственной оплошности, услужливо раскрытой государю вчерашними «братьями». Конечно, они обязывались не иметь дела с земскими, включая собственных родителей; но можно ли было избежать таких контактов на «посылках», в приказах, живя по соседству в уездах или находясь в полках в походе?

На основании тщательного обследования сохранившихся источников В. Б. Кобрину удалось составить список опричников. В нём насчитывается 277 человек, представлявших собой верхушку опричного двора Ивана Грозного, то есть тех, кто непосредственно окружали государя в московском опричном дворце, Александровской слободе и других резиденциях, были его телохранителями, гвардейцами и «убийцами» (так их именовал Шлихтинг), кого царь использовал в качестве исполнителей своих поручений {7} 7 См.: Кобрин В. Б. Опричнина. Генеалогия. Антропонимика. С. 21–98. . Время стёрло их лица, голоса, мысли и чувства; в нашем распоряжении нет ни портретов, ни писем, дневников и тому подобных документов, обычно позволяющих историку заглянуть во внутренний мир человека прошлого. В данном случае это общее правило, из которого есть всего несколько исключений.

Трудно представить себе европейца, стремившегося поближе познакомиться с далёкой и варварской северной страной в лихие времена Ивана Грозного. Однако такие желающие находились. Одних влекли торговые дела и надежда получить доступ к сказочным богатствам Востока; другие волей случая оказывались в московском плену, но худо-бедно приспосабливались и поступали на службу; третьи — отчаянные головы из разных стран — были готовы служить кому угодно и сумели в условиях опричного «перебора людишек» сделать карьеру.

Большинство из них пером (да и грамотой) не владели — к примеру, выходцы из «ближнего зарубежья», представлявшие родню и свиту второй жены царя. В тени формального главы опричнины Михаила Черкасского остались двоюродные братья царицы Марии, Семён и Фёдор Жилеготовичи. Оба служили в опричнине, отмечались в разрядах, имели вотчины; братья вместе пережили опричнину и сошли со страниц истории {8} 8 См.: Сокуров В. Н. Указ. соч. С. 305. .

Однако были среди них и люди особого авантюрного склада, как правило, не отличавшиеся особыми дарованиями или моральными достоинствами. Но именно они, являясь очевидцами, описали (не без прикрас и неточностей) тогдашние события. Именно благодаря им мы имеем уникальные свидетельства того, что происходило при дворе грозного государя.

Едва ли не наиболее известным из них стал Генрих Штаден. Выходец из бюргерского рода, учившийся на священника, сделался изгнанником, управляющим чужими имениями в Ливонии, а затем в 1564 году добровольно перешёл на службу в Россию, стал близким к опричному двору человеком и в полной мере проявил свои качества авантюриста и мародёра. Штаден так и не скопил богатства, но удача ему не изменила — он успел побывать помещиком и владельцем корчмы и вовремя покинул Московское государство.

Впрочем, отдадим ему должное. Он не раз рисковал своей шкурой — когда с пером и чернильницей отправился в русские владения в охваченной войной Ливонии или когда стоял перед судом по обвинению в краже денег и другого добра со двора другого немца-опричника, Каспара фон Эльферфельдта [15] В литературе встречаются также варианты Эльберфельд и Эльферфельд; Штаден называл своего оппонента Эльверфельдтом. . Но, очевидно, молодой искатель приключений был человеком находчивым и умел расположить к себе самых разных людей. Дерптский воевода Михаил Морозов направил его в столицу, поскольку Штаден пожелал встретиться с царём. В Москве после расспроса в Посольском приказе Штадена оценили — он получил «корм», а затем село Тясмино с деревнями в окрестностях Старицы, бывшее владение казначея удельного князя Владимира Андреевича. Штаден немедленно стал учить русский язык и открыл корчму, что было дозволено лишь иноземцам. Оборотистый немец приобрёл два двора и не без успеха начал прибыльный бизнес: «…и днём и ночью мой двор был теперь полон народа изо всех окрестных предместий».

Он сумел снискать покровительство знаменитого земского боярина Ивана Петровича Фёдорова-Челяднина, помогавшего иноземцу получить в Поместном приказе грамоту на поместье. Штаден, в свою очередь, постоянно бывал у боярина и переводил для него немецкий лечебник-«травник». В своих записках он не раз с почтением упоминал знатного московита; в рассказе о гибели Челяднина не отличавшийся сентиментальностью Штаден назвал казнённого справедливым судьёй, который «охотно помогал бедному простому люду добиваться скорого и справедливого решения дел». Однако, оказавшись в опричнине (после того как в начале 1566 года туда перешёл Старицкий уезд), Штаден сумел расположить к себе начальника опричного Земского двора Григория Грязного, который полюбил его «как своего собственного сына», хотя и не бескорыстно: «Это сделали деньги, перстни, жемчуга и тому подобное». В опричнине владения Штадена увеличились за счёт земель помещиков-соседей. Сам же немец, лично известный государю, получил документ, согласно которому его можно было привлечь к судебной ответственности лишь дважды в год — на Рождество и 29 июня, в день Петра и Павла.

Бравый Штаден со своими слугами ходил вместе с царём на Новгород и, пользуясь опричной безнаказанностью, устраивал самочинные реквизиции: «Здесь я набрал всякой прислуги, особенно работников, раздетых и нищих, одел их. Это молодцам очень понравилось. С ними я предпринял свой собственный поход. Эти работники хранили мне за это верность и, если они брали кого-нибудь в плен, они того по-хорошему расспрашивали, где можно бы поживиться деньгами и добром по монастырям, дворам и церквям и ещё где стоят хорошие лошади. Если же пленник не хотел говорить добром, они брали его и пытали, пока тот не сознавался в этом. Так добывали они мне деньги и добро».