Артур Конан-Дойль - Капитан Полярной Звезды

Артур Конан Дойл

Капитан "Полярной Звезды"

Извлечение из замечательного дневника

Джона Мак Алистера Рэя, медицинского студента

Одиннадцатого сентября 81(40' сев. шир., 2( вост. долг. Все еще лежим в дрейфе среди громадных ледяных полей. То из этих полей, где мы стоим на якоре, простирается к северу и не меньше целого английского графства. Справа и слева к горизонту идут непрерывные снежные пространства. Сегодня утром штурман говорил, что по некоторым признакам можно предположить о существовании к югу от нас массы плавучего льда. Если этот лед окажется настолько толстым, чтобы сделать невозможным наше возвращение, мы окажемся в опасном положении, так как запасы пищи, как я слышал, уже не особенно велики. Уже позднее время года, и ночи начинают снова появляться. Сегодня утром я видел звезду, мерцавшую как раз над нашим судном, первую с начала мая. Заметно серьезное недовольство среди судовой команды: многие из матросов сильно желают вернуться домой, чтобы поспеть вовремя к началу ловли сельдей, когда труд хорошо оплачивается на шотландском берегу. До сих пор их недовольство выражалось только пасмурными лицами и мрачными взглядами, но я сегодня днем слышал от младшего штурмана, что они собираются послать депутацию к капитану, чтобы заявить ему о своем неудовольствии. Я очень беспокоюсь о том, как он это примет, так как это человек бешеного нрава и очень чувствителен ко всему похожему на посягательство на его права. Рискну после обеда поговорить с ним по этому поводу. Я всегда находил, что он спокойно выслушивает от меня то, чего не стерпел бы со стороны кого-нибудь другого из состава экипажа.

Остров Амстердам, у северо-западной оконечности Шпицбергена, виден со штирборта нашего судна - неровная линия вулканических скал, пересеченных белыми рубцами, изображающими собою ледники. Интересно, когда подумаешь, что в настоящую минуту, вероятно, нет человеческого существа, которое было бы ближе к нам, чем датские поселения на юге Гренландии - добрых миль девятьсот. Капитан берет на себя большую ответственность, рискуя своим судном при таких обстоятельствах. Ни одно китобойное судно никогда не оставалось до такого позднего времени в этих широтах.

Девять часов вечера. Я говорил с капитаном Креджи, и хотя результат был не совсем удовлетворителен, я должен сказать, что он выслушал то, что я имел сказать, очень спокойно и даже почтительно. Когда я кончил, на лице его появилось свойственное ему выражение железной решимости: в течение нескольких минут он быстро шагал взад и вперед по узкой каюте. Сперва я испугался, что серьезно оскорбил его, но мои предположения рассеялись, когда он опять сел на свое место и положил свою руку на мою с жестом, который граничил с лаской. В его диких, темных глазах было видно также выражение крайней нежности, что очень удивило меня.

- Слушайте, доктор, - сказал он мне, - я жалею, что я вообще взял вас с собой, право, жалею. И в эту минуту я отдал бы пятьдесят фунтов стерлингов, чтобы видеть вас стоящим невредимым на набережной Дэнди. Я иду на большой риск: к северу от нас есть рыба... Как вы смеете качать головой, сэр, когда я говорю вам, что я видел ее с мачты - вскричал он во внезапном порыве ярости, хотя мне казалось, что я не выказывал какого бы то ни было признака сомнения. Двадцать две рыбы в столько же минут, так же верно, как то, что я живу на свете, и ни одной меньше десяти футов1; теперь, доктор, думаете ли вы, что я могу покинуть это место, когда только одна дьявольская полоска льда лежит между мною и моим счастьем? Если бы случилось, что завтра ветер подул с севера, мы наполнили корабль и ушли прежде, чем мороз застал бы нас. Если же бы ветер подул с юга - ладно, я полагаю, что людям заплачено за то, что они рискуют жизнью; что же касается меня самого, то для меня это имеет мало значения, так как ничто не привязывает меня к этому свету. Однако же, признаюсь, что мне жаль вас. Я хотел бы иметь с собой старого Ангуса Тэта, так как это был человек, отсутствия которого никто бы не почувствовал, а вы - вы говорили мне однажды, что вы помолвлены, не так ли.

- Да, - ответил я, открывая крышку медальона с карточкой Флоры.

- Черт бы вас подрал! - завопил он, вскакивая со своего стула, причем даже борода у него ощетинилась от гнева. - Что мне за дело до вашего счастья? Что я буду с нею делать, что вы мне суете под нос ее карточку?!

Я думаю, что в своей безумной ярости он готов был даже ударить меня, однако, разразившись новым проклятьем, он распахнул дверь каюты и бросился на палубу, оставив меня сильно удивленным этой необыкновенной стремительностью. В первый раз я видел его таким - до сих пор он был всегда добр и вежлив со мной. Мне слышно, как он возбужденно ходит наверху взад и вперед, в то время, как я пишу эти строки. Мне хотелось бы дать понятие о характере этого человека, но, кажется, будет большой самонадеянностью попытаться сделать это на бумаге, когда в моей собственной голове представление о нем в высшей степени неопределенно и изменчиво. Много раз я думал, что держу в руках ключ, с помощью которого мне будет нетрудно понять его, но всякий раз это вело только к разочарованию, вследствие того, что он являлся мне в каком-нибудь новом освещении, которое опрокидывало все мои умозаключения. Может быть, ни один человеческий взор никогда не остановится на этих строках; несмотря на это, я попытаюсь оставить кое-какие воспоминания о капитане Николае Креджи, которые могут быть любопытны в психологическом отношении. Наружность человека вообще дает кое-какие указания на его душевный склад. Капитан высокого роста и хорошо сложен, со смуглым, красивым лицом и судорожными движениями, что, может быть, происходит от нервности или есть следствие избытка энергии. Его рот и очертания его физиономии мужественны и решительны, но глаза - отличительная черта его лица; они самого темно-карего цвета, блестящие и страстные, со странным выражением, больше всего напоминающим ужас. Вообще выражение беспечности преобладало в них над другими чувствами, но иногда, в особенности когда он задумывается, выражение страха разливается по его лицу и усиливается до того, что совершенно изменяется характер его физиономии. Именно в это время он больше всего подвержен бурным припадкам гнева и, кажется, знает это, так как я заметил, что он запирается у себя в каюте, чтобы никто не мог подойти к нему, пока не пройдет его дурное настроение. Он спит плохо, и я слышал, как он вскрикивает по ночам, но его каюта в некотором расстоянии от моей, и мне никогда не удавалось разобрать слова, которые он произносил.

Это одна сторона его характера и самая неприятная.