Сергей Сергеев-Ценский - Обреченные на гибель

— Притворяется… пожилой! — кивнул на Арину Павлик. — Девятнадцать ей лет!.. И самозванка: Евдокия ее зовут, а не Арина!

— Головка бедная! — всплеснула руками Арина.

Но Увар не понял, дотянулся до бумажки сам и разобрал.

— Ев-до-кия… Ну да… ясное дело, что не "Арина"… И нешто ты Кобзева?.. И отец твой вовсе Филат, кажись, был… Ну да, — Филат, а ничуть не Макар… Ясное дело, — чужой пачпорт!.. Конечно, как ей девятнадцать лет, она правее тебя в невесты смотрит!..

— Дунька-то?.. Да она и вовсе замужем! — вскинулась Арина.

Посмотрел в бумажку Павлик, — действительно, Евдокия оказалась замужняя.

— Это какая же Дунька?.. Ты говори толком! — осерчал Увар.

— Ну, известно, Дунька!.. Наша Дунька!.. В горничных у нас живет!..

— У одного, стало быть, хозяина?.. Та-ак!.. Ну, мудреного ничего нет, что перепутал… У самого-то небось — черная книжечка, а у этих листочки… Поэтому, выходит, тетка Арина, — вертайся назад!

— Зачем назад? — все улыбался Павлик. — Можно по почте послать… Хозяин переменит…

— По поч-те?.. — Даже в лице переменился Увар. — Это дело сурьезное пачпорт!.. Об этом деле надо молчать!.. А то ее по этапу отседа вышлють!

И даже заплакала Арина.

— Что ты? Завтра пароход обратный пойдет! — вздумал весело ее утешить Павлик.

Но Устинья ответила за нее зло:

— Это с деньгами кто — хорошо кататься, — а уж нашему брату…

— Ну уж ладно, приехала, так чтобы не зря… Пущай жаних посмотрит… Максимка! — крикнул на двор Увар. — Живой ногой сбегай, — дядю Ивана позови!

И в окно видел Павлик, как на одной ноге с гиком запрыгал Максимка, а не больше как через две минуты пришел Иван.

Точно в театре, в первый раз в жизни виденном, сидел Павлик — до такой степени был он отрезан от себя самого. Он только смотрел во все глаза, ничего решительно не пропуская.

На что нужны были ему Иван и Арина?.. Но он видел и отмечал, как, вытянув свою длинную шею, прямоплечий Иван от дверей еще остановился встревоженными глазами на Арине и как Арина быстро зиркнула на него вбок и отвернулась.

"Как же их будут представлять друг другу?" — подумал Павлик и с огромным любопытством ждал.

Однако Увар, переставляя зачем-то рубанки и шершебки у себя на верстаке и ни на кого не глядя, сказал весьма сурово:

— Ну, вот тебе он… жаних твой, тетя Арина!.. Целоваться пока погоди, а только руку ему подай!.. Так полагается!

— Полагается? — зачем-то переспросил Иван и протянул Арине свою лапищу, суеверно перевязанную красной шерстяной ниткой, помогающей будто бы при перекопке.

— Здравствуй!

Должно быть, гораздо раньше, когда был он не дворником крымской дачи, а просто мужиком на селе, так же точно пытливо и вдумчиво вглядывался он в какую-нибудь буланую или гнедую кобылу на ярмарке: честно будет возить или с норовом?.. Или, может, даже она сапная? Трудно угадать, годна ли лошадь, с одного взгляда.

Павлик сидел и двигал очень внимательно бровями.

Видел, что он здесь — совершенно лишний, но не уходил сознательно: как можно было уйти, не досмотревши?

Очень чопорна и церемонна стала вдруг Арина… Точно даже и не она только что подымалась потноносая, кряхтя под тяжелым мешком!.. Глядела вбок, поджимала спесиво губы, поводила жеманно левым плечом…

Она успела накинуть на плечи щеголеватый, совсем еще новый платок, шерстяной, клетчатый, и подумалось Павлику, — должно быть, воображала себя как раз этой самой девятнадцатилетней Дунькой, с паспортом которой явилась, франтихой и модницей, жеманницей и сердцеедкой…

Однако и Иван был хорош!..

Может быть, слишком долго представляя себя женихом в своем одиночестве, — годы за годами, — десятки лет, — Иван точно в чугунную форму какую-то вылил раз навсегда, зачем ему баба, — и, как тогда, в разговоре с Уваром, бормотал и теперь, несколько как бы смущенно с виду, но по существу очень убежденно и точно:

— Штаны-рубаху починить… борщу горячего сварить… А то что же это? Хлеб да зелень, хлеб да зелень!.. Долго ли с сухой пищи?.. Катар желудка, и квит!

— Да уж борщу наварит! — расхваливал невесту Увар. — С этой натурально сыт будешь: у больших господ в кухарках жила!

— Ну вот… То-то и дело… — неопределенно отзывался Иван.

А Арина презрительное фыркала:

— Бор-щу!.. Скажет тоже!.. Какое кушанье ентиресное!..

Однако, фыркая презрительно, старалась плотнее прижимать верхнюю губу к беззубой десне.

Правда, удивил кухарку кушаньем Иван!.. И во всем другом вел он себя так, как многие женихи на смотринах: говорил невпопад, на всех кругом озирался, явно ища себе одобрения; от волнения часто чмыхал длинным носом, даже краснел… И так старался он, видимо, быть именно таким застенчивым женихом, что Павлик, наблюдая за ним во все глаза, так и не понял, доволен ли он старой Ариной, или ожидал увидеть ее какою-нибудь всамделишней девятнадцатилетней Дунькой…

Но досидел Павлик терпеливо до конца.

Со свадьбой решили спешить: заходили Филипповки…

Только три дня дано было Арине, чтобы успела обернуться за паспортом. И Павлик заботливо думал все три дня: а вдруг не обернется!.. Но раз уж дошло дело до свадьбы, какая же женщина не одолеет все препятствия? И Арина точно обернулась за три дня: уехала морем на обратном пароходе, приехала сухим путем, по шоссе. И сухой путь этот ничего будто бы ей не стоил:

— Все такие люди веселые попадались, — даром сажали!.. Скажу только: — "Эй… Посадите старушку!.. Венчаться еду! До поста поспеть надоть!" "Вот, говорят, бабка какая хват!.. У всех у молодых жениха отбила!.. Ну, лезь, идол, только не рассыпься!.." — Так на делижанах и довезли… И ни единственного грошика никому не дала!..

А Иван все три дня тоже метался в предсвадебном угаре.

— Ты бы полушалок какой невесте купил, — жаних!.. — напоминала ему Устинья.

— Полагается? — спрашивал озабоченно Иван.

— Ну, а то ж как!

И Иван конфузливо снимал бриль то перед капитаншей Алимовой, то перед полковником Добычиным, то перед Ундиной Карловной, прося "позычить" ему на свадьбу "пятерку або трояк", и покупал то полушалок, то какую-то кисею, то себе новый синий суконный картуз с твердыми, как подошва, полями.

В немалое волнение привела весь Перевал эта свадьба.

Приглашенный в посаженые отцы, весь сиял, и весь подмигивал направо-налево, и весь крякал многозначительно полковник Добычин. Недавно благословивший дочь, он теперь как будто особое какое право приобрел благословлять всех, желающих надеть брачные узы, отеческим басом рычал Ивану:

— Ничего, брат, не рробь!.. Дерржись, — начинается!..

И покровительственно хлопал его по плечу — костью о кость.

А Павлик сам вызвался быть шафером Арины.

Он — тоже сиял. Он и имел теперь право сиять. Неизвестно, почему именно: потому ли, что наступили теплые погоды с легковейными южными ветрами, или в болезни его начался именно теперь долго и исподволь подготовлявший перелом; или внезапно, но прочно, надолго взбодрила его эта именно вот чужая свадьба двух стариков, только он вполне бескорыстно и самозабвенно хлопотал около них, вникая в каждую мелочь.