Сергей Сергеев-Ценский - Обреченные на гибель

— Как же можно!.. Мы с ним большие друзья сделались за это время…

Алексей Иваныч пожал своим косым плечом и отвернулся к окну.

Худолей, извинившись, пошел обходить своих больных, а Наталья Львовна, дотронувшись до локтя Вани, спросила:

— Вы не хотите его видеть, — скажите?

— Лю-бо-пыт-но бы было о-чень!.. — оттрубил Ваня. — Вы сказали, можно к нему?

— Можно, можно!.. Он уже ходит!.. Можно сегодня… сейчас… Вы хотите?

Очень просящие глаза были у Натальи Львовны, и нельзя было Ване, глядя на нее, не захотеть сейчас же ехать к Илье.

Он тут же пошел одеваться, и пока не было его, Алексей Иваныч смотрел на нее подозрительными, новыми для нее, насторожившимися глазами, и на торопливые, скачущие ее вопросы отвечал совершенно невпопад.

— Ну, хорошо… Я — другое дело, конечно, но вы… вы?.. Я-то давно уж знаю Илью, но вы что нашли в нем? Надутый, чванный… и не талантливый, в конце-то концов… И неумный, — да… Вы знаете, — он совсем неумный!..

Сидя на извозчике рядом с широким Ваней, Наталья Львовна силилась найти еще что-нибудь, совершенно уничтожающее Илью: вдруг он опять, как два дня назад, не захочет ее видеть?

А Ваня усмехнулся на ее слова:

— Вы думаете так о нем?.. Как на кого, конечно… А по-моему, он интересен… Я, конечно, еще менее умен… и талантлив… но мне казалось, что Илья… Извините, я его без батюшки называл, а он меня и того проще…

— Вы — сила, — это видно, — вы атлет, — я знаю, — торопливо перебила Наталья Львовна, — ну, а Илья… Илья, — что такое?.. Тоже сила?..

— Увлекательный человек!.. Илья — человек больших планов и… я бы сказал… большого спокойствия.

— Спокойствия и… планов?.. Ничего не поняла!.. Спокойствия больше всего в камне лежачем, под который и вода не течет!..

— Однако же вот в нас с вами его нет, — улыбнулся Ваня. — И в вашем знакомом, который стрелял в Илью, тоже…

— В нем-то меньше всего!.. Так спокойствие?.. А вы знаете, из-за чего стрелял в Илью этот… мой знакомый?

— Романтическое что-то… Это мне неинтересно, как царство небесное, — рокотнул Ваня.

— Вам-то да-а, а вот Алексей Иваныч погиб!.. Почему же, скажите?.. Потому что он маленький человечек?.. Покушался маленький на большого, а у большого своя судьба: в огне не горит, в воде не тонет… и вся история эта — только деталь лишняя в его биографии… Алексей Дивеев без биографии, а у него, у Ильи Лепетова — био-гра-фия!.. И что же ему какие-то Дивеевы и Добычины?

— Вы им обижены, Ильей? — повернулся к ней Ваня.

— Я — я?

Наталья Львовна задержала слезы и вздернула плечи.

— Вот еще глупости: оби-жена!..

А так как в это время размокшая от мелкого дождя оборванная афиша мелькнула в стороне на углу, она добавила:

— Мы — люди афиш с ним были… иногда позволяли себе театральные жесты…

— Да, и через это увлеченье он прошел, — он говорил мне… Хорошо, что не задержался!

— Хорошо? — удивилась Наталья Львовна. — А вы знаете, мы, его товарищи, видели в нем талант!

— Это разве большая редкость?..

— Ну да… я забыла… вы цените больше спокойствие и… что еще?.. Да, большие планы!..

Ветер, полевой и вольный, но стесненный улицами, налетал то справа, то слева, и был кругом неприятный шум, свист, лязг и дребезг, обычный в городе зимой, и говорить было трудно, но Наталья Львовна, сидя с тем, кто если не лучше ее, зато п о з ж е ее знал Илью, как будто соприкасалась с самим Ильей.

Скверные лошади были у извозчика… Они бежали ли, или это только хитрый отвод глаз — бег на месте?.. Менялись размеры и цвет оборванных афиш по сторонам, видных из-под верха экипажа, значит, бежали все-таки, но, может быть, не к больнице?..

И хотя знала она, что еще очень рано для посетителей, и придется дожидаться в больнице часа два, и то и дело говорить этому грузному художнику: "Теперь уж совсем скоро, — минут пять еще, не больше… Пройдемся вот сюда, посмотрим… Не волнуйтесь…" — хотя знала, все-таки нетерпеливо слушала стук восьми подков о скользкий булыжник.

И еще странное было: жидкие разъезженные рессоры слабо отражали толчки этих булыжников, часто бросали ее плечо о плечо Вани, но она не его все-таки, а Илью ощущала в эти моменты рядом с собой.

— Ну да, большие планы, — говорил между тем Ваня, — это мне всегда нравилось, и не только в Илье…

— Я не понимаю, что это за большие планы!.. Объясните!

— Не берусь объяснить… Нет…

— То есть, вы-то сами уверены ли, что они большие? — и посмотрела на Ваню очень недоверчиво.

— Я думаю… что это зависит от времени… Если настанет крупное время, то и людей за уши вытянет… И даже очень многих… а не только избранных.

— Время?.. А Илья?.. При чем же тогда Илья?

— Илья?

Ваня вдруг улыбнулся длинно, и от этой улыбки большое лицо его стало намекающим, почти шаловливым, почти по-детски хитрым.

— Илья думает, что наше время очень скоро станет временем очень крупным…

— Почему думает? — насторожилась Наталья Львовна.

— Мы с ним бродили тогда по Галате… это в Константинополе… грязные очень кварталы… И вот он говорил…

— Но ведь думать мало, надо знать!..

— Он на чем-то основывал это… Только я, признаться, забыл…

— За-бы-ли?.. Ну да… Потому что вам скучно было слушать всякую его чепуху!.. Скучно!..

— Не то что скучно, а… как бы это сказать…

— Нет! Скучно!.. Скучно!.. Так же и мне сейчас скучно!.. Боль-ши-е пла-ны!.. Скучно, и все!

И Наталья Львовна замахала рукой.

В больнице у дежурного врача уже не она, а Ваня взял билетик на свидание с Ильей.

Очень встревожена, очень взволнована была Наталья Львовна, когда входила с ним в знакомый коридор хирургического отделения. Этого коридора с белыми деревянными диванами и стеклянными высокими дверями палат она боялась теперь. Но сестра или сиделка в белом халате была уж другая теперь, старушка с кротким ликом. Ваня очень уверенно пробасил ей фамилию Ильи, и она радостно почему-то закивала головой, точно к ней самой пришел в гости этот молодой бог здоровья.

— Я только скажу ему, больному. — может быть, он сюда выйдет…

И голос у этой сиделки оказался тихий, ласковый, очень семейственный.

— Ага!.. Да… Скажите: Сыро-мо-лотов! — очень густо протрубил ей вслед Ваня.

И когда, кивая ему назад головой, пошла к недоступной два дня назад и раньше высокой двери старушка, Наталья Львовна, неожиданно для себя самой, спряталась за широкую, как сани, Ванину спину.

И несколько мгновений этих, когда скрылась за дверями старушка, очень они показались долгими, и больно стало, гулко и крепко биться сердце.

А глаза из-за спины Вани все на дверь, — и вот отворилась эта дверь, и лик у старушки сияющий:

— Пожалуйте в палату… Очень рад вас видеть…

— Да ведь и я рад!.. Как же…

Ваня хотел было пропустить вперед себя Наталью Львовну в дверь палаты, но она решительно толкнула вперед его, а сама, глядя упорно вниз под ноги на белый с красными каемками половик, зачем-то опускала торопливой рукой узенькую вуальку со шляпки.