Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 1, Москва в походе)

Однажды утром царь Иван в своей государевой рабочей комнате, окна которой выходили к Москве-реке, разбирал вместе с Алексеем Адашевым, осадным головою Щелкаловым, боярскими детьми, дворянами и дьяками Поместного приказа дело о раздаче земель служилым малого чина.

- И буде такожде, - сказал Иван Васильевич, строгим взглядом оглядывая всех, - незнатный, худородный, коли он в службе способен и государю полезен, хотя бы и худородный дьяк, и уездный писец, и малый стрелецкий начальник, и незнатный сын боярский либо дворянин, пускай, кто бы он ни был, - сравнен станет окладом земли в равной доле с князем и боярином. Порухи от того государю не изойдет, а польза великая явится.

Присутствовавший здесь один из любимцев царя, боярин и храбрый воин, прославившийся своими подвигами под Казанью, Алексей Данилович Басманов, почтительно поднявшись с места и поклонившись царю, сказал:

- Великий государь и отец наш, Иван Васильевич! Мудростью воинскою твое царствование, будто солнцем, озарено. Знатность и богатство издревле в чести и холе. Твой глаз, государев, проницает не только в верхнее оперение древа, но и в корни, сидящие в земле и невидимые иному глазу. И потому я, раб твой и слуга, яко многие подданные твои, чувствую и вижу то великое благо, кое несет нашему народу таковое верстание... Кому не ведом тяжкий труд губных старост, денно и нощно страждущих о порядке в твоем, государевом, царстве? Кто не знает городовых прикащиков, берегущих благосостояние воинства на рубежах? То ж самое скажу я и о засечных прикащиках. Кого не восхищает великий труд и искусство толмачей, - без них ж ни порубежное, ни полевое воинство обходиться не может! И многие подобные малые чины, забытые в иное время, ныне твоею царскою мудростию, как обновленные маслом светильники, к службе возгорятся... Кто, кроме мудрого, украшенного любовью к воинству государя, позаботится у нас о малых сих?

Алексей Басманов, уже немолодой человек, держался свободно, смело и смотрел просто, без заискивания, в лицо Ивана Васильевича.

Глядя на него, вдруг осмелели и другие дворяне. Они жаловались на то, что Боярская дума не замечает заслуг многих дворян, ибо она держится обычаев знатности и родословности, а людей меньшего рода не честит.

В этих речах, хотя и осторожных, слышалось все же недовольство боярскими порядками, верстания землею служилых людей. Василий Грязной, к тому же, закончил свою речь словами: "Ты, государь, как бог, и делаешь малого великим. Все от тебя, великий государь!"

Иван Васильевич терпеливо выслушал пестрые, полные подобострастия слова созванных им на совет служилых людей. Однако сам он о Боярской думе высказался с большим почтением. Он сказал, что Дума создавалась прежними великими князьями из "стародавних честных родов" и многую пользу принесла прежним великим князьям и государям. Боярская дума дала государству немало мудрых правителей и храбрых, доблестных воевод, и ныне царю надлежит всякие дела решать "с государева доклада и со всех бояр приговору".

На совете были определены земельные оклады: дьякам, подьячим, губным старостам, городовым прикащикам, ключникам, осадным головам, засечным прикащикам. Больше всех царь назначил оклад толмачам - от ста пятидесяти до тысячи четей*.

_______________

* Ч е т ь - 1 1/2 десятины.

Тут же царь указал, что такому хорошему толмачу, как переводчик турецкого и "фарсовского"* языков Кучук Устакасимов, мало дать и тысячу четей земли. Иван Васильевич очень хвалил этого толмача.

_______________

* Персидского.

Составлен был длинный список по земельному верстанию. Царь велел дьяку прочитать его во всеуслышание и затем спросил:

- Ладно ли, добрые молодцы, мы с вами обсудили то дело и не учинили ли обиды какой?

Все, стоя и низко кланяясь, благодарили его за доброе внимание к себе.

После их ухода царь задумался, глядя в окно. По Москве-реке тихо плыла рыбачья лодка. Было тепло и солнечно. Несколько раз в окно влетал с жужжаньем шмель. Вот он сел на стол. Царь с улыбкой сильным щелчком сбил его со стола. Оглушенный шмель, просидев несколько мгновений на подоконнике, вдруг расправил крылья и стремглав полетел напрямик к Тайнинской башне.

Проводив его глазами, царь сел в кресло и, взяв список, стал внимательно читать только что записанное дьяком на бумаге.

VIII

Из дальних болот через Трубное взгорье течет эта неширокая, с берегами, поросшими репьем и лопухами, река Неглинка. На правом берегу огороды, слободские строения, бревенчатые церкви, колодцы "журавлем"; на левом - Пушечный двор, Кузнецкая и Оружейная слободы.

Андрейка приблизился к Неглинке, чтоб попасть в Пушечный двор. Сюда послал его из Разряда дьяк Иван Юрьев.

Недолго стоял в раздумьи на правом берегу Андрейка. Вскоре он увидел маленькую ладью с рогожей, готовую отойти к другому берегу. Гребец охотно захватил с собой парня.

Берег низкий, отлогий, огорожен крепким частоколом, за ним видны главы храма Софии-Премудрости.

Андрейку окликнул угрюмый воротник* с копьем:

- Эй, вихрастый! Ходи сюды! Чей?

- То ж, что и ты, - государев.

- Перекрести харю!

_______________

* В о р о т н и к - сторож у ворот.

Андрейка усердно помолился на храм.

- Кайся! Чего ради в слободу залез? Неровен час - и железа на мостолыжки... кузнецы рядом, - ехидная улыбка мелькнула на заросшем, косматом лице воротника.

- Не спесивься, Афоня, не на того напал ноне! - огрызнулся, выпрямившись, Андрейка. - Сам батюшка-царь послал меня. Литцом да пушкарем буду. Во, гляди!

Андрейка вытащил из-за пазухи грамоту.

- Не умудрил Господь! - смиренно попятился изумленный смелостью парня воротник и копье убрал с дороги.

- Веди в пушкарскую избу.

- Ладно. Шагай - лаптей не теряй.

Едкий дым стлался по земле. Защипало в горле и глазах.

- Ого! Заслезило! - рассмеялся воротник. - Засопел?

Андрейка вытер рукавом глаза.

- Дух чижолый! - закашлялся.

- Э-эх, овечка! Вон гляди! Ямы... печи...

Пустырь. Ни травинки, ни кустика. Песок, трудно идти. Деревья голые, почерневшие. Место неровное: норы, бугры, камни, дрова... Кое-где смердит дым, а где и огонь вырывается. Оголенные до пояса, покрытые копотью, возятся около ям и бугров люди. И многие из них лопатами вскапывают и бросают в желоба темно-бурые куски болотной руды. Ни на землю, ни на глину не похожа.

- У-ух, дядя! Народа-то што! - невольно вырвалось у Андрейки. В сильном волнении он огляделся кругом.

Около ям кирпичные вышки. Рядом колеса, похожие на мельничные. На воротах канаты, перекинутые через перекладину.

Парень, вконец озадаченный, схватил за руку воротника.

- Куда привел?

- Иди, иди!

Чем дальше, тем труднее становилось дышать и труднее двигаться среди угля, железа и дров. Поднялся такой шум, что невозможно стало слышать голос соседа.