Валентин Костылев - Питирим (Человек и боги - 1)

"...И поныне растет эта сосна над Волгой, и будет она и впредь многие годы расти... Повесили на ей вольные люди разиновские одного боярина. Лютый был холоп царев тот боярин..."

Волны набегали на песок, как бы радуясь словам неугомонного макарьевского деда. Чайки носились беспечно. А монастырь молчал, задумавшись... Может быть, дед и не зря болтает? Может быть, та срубленная сосна и впрямь вырастает?

Монахи молитвами старательно замусоливали в голове своей опасные мысли. Да и не одни они...

В эти дни Питирим писал царю:

"...Мое мнение: надлежит послать указы печатные, во все города и уезды, чтобы помещики и старосты, и выборные, и всяких чинов люди, если у кого у них обрящутся каковые противники и раскольщики, в селах и деревнях или в лесах их, кельями живущие или на загородных дворах или в домах их, таковых не укрывали, но объявляли бы неотложно архиерею тоя епархии, и архиереям и иереям и от них посланным ради обращения ко святой церкви ни в чем бы не препятствовали, но, елико могут, спомогали бы, и укрывателям и принимателям чтобы положен был страх, хоша и смертный, ради твердости. Епископ".

Ржевскому он дал распоряжение объявить по губернии приказ обо всех раскольниках, сбежавших с Керженца и скрывающихся по деревням и усадьбам. Всех своих фискалов и инквизиторов Питирим также разослал по уездам ловить беглецов.

Дьяк Иван все писал и писал. Писали и все подьячие и созванные в Духовный приказ с разных монастырей грамотеи-монахи... Работа день ото дня возрастала.

XVI

Филька, в самом деле, решил жениться по-церковному. Нужно было с этим спешить - Степанида "почувствовала". По всем правилам посадского обихода надумал он справить свадьбу со всею подобающей в таком случае церемонией. Деньжонок малую толику он уже сумел прикопить и чин свой в глазах населения должным образом возвысить: два маленьких заводика наладил - один в Кунавинской слободке, другой - в верхней части, на Ямской. Кузницу у кремлевской стены разобрал - "мелко дело". Старики - торговые люди стали приятельствовать с ним, в кабак ходить, дела там разные обсуждать, как с равным.

В храме "рождества Иоанна Предтечи", верстах в восьми от кремля, в пяти от Благовещенской слободы, вверх по Оке, в лесу, называемом Слудою, в ущелье гор, придел в честь своего "ангела" - Митрополита Филиппа - он соорудил. В этом ущелье в давние времена был притон разбойника Сулейки. Со своею шайкою он останавливал и грабил караваны судов частные и государевы, проходившие по Оке в Нижний и из Нижнего. Иногда обирал и богатых жителей Благовещенской купецкой слободы. Потом попался в руки правительства и был четвертован на Благовещенской площади у кремля. В ознаменование сего славного события набожное купеческое сословие и воздвигло на Слуде храм "рождества Иоанна Предтечи".

Как же было не вложить свою лепту в этот храм и Фильке? Ведь теперь и он пришел к мысли, что разбойники и беглые и всякие иные "воры", будь они раскольники или православные, "суть враги и мешатели спокойному счастью". А особенно крепко утвердился он в этом мнении, узнав, что Софрон, закованный им в кандалы, вновь утек в леса. Вновь стал угрозою для богатых людей. И каждодневно молился Филька о том, чтобы Софрона снова поймали и заковали бы в кандалы или где-нибудь бы пристукнули.

Напал страх на Фильку. И не только пятьсот, а тысячу бы рублей отсыпал на придел в церкви митрополита Филиппа он, коли бы Софрона опять изловили и посадили в Духовный приказ. Страшно! Может отомстить.

Свадьбу решил Филька справить на Красной горке. В доме, полученном после Нестерова, он устроился по-своему, по-купечески. Выбросил фарфоровых "идолов" и картины "голые" и столы "кривоногие", удивляясь вкусу бывшего их владельца. "Давно бы тебя надо было заковать", - усмехался он презрительно, выбрасывая все эти "заморские гадости". (Не жалел того, что и за обстановку эту он также деньги заплатил, покупая ее вместе с домом.)

А квартира у Фильки теперь была на славу. В одной светлице печь с уступом, украшенная зелеными изразцами. Потолок штукатурный. Сам был мастер на все руки: и кузнец, и слесарь, и столяр, и штукатур, и печник. Да какого ремесла он только не знал?! Трудно ли было ему благоустроить свои хоромы?! У Нестерова полы были деревянные, а у него теперь с тонким каменным настилом (лещадью). Появились и образа в серебряных и золоченых окладах. В спальне сверкал золотом митрополит Филипп, с серебряными гривенниками, с убрусом, низанным жемчугом и дорогими каменьями. На стенах, обитых клеенкою травчатою, играли с солнцем зеркала в золоченых рамах. Писаные картины с видами Волги и монастырями и портрет Петра. Вдоль стен стулья, обитые черным трипом. Два дубовых стола на толстых пузатых ногах были покрыты персидскими коврами; на одном - ковер шелковый, на другом - триповый. В доме всего стало довольно (одних тарелок было восемь дюжин); а в кладовых покоились запасы сахара и чая китайского.

На Степаниде юбки и балахоны только тафтяные; душегрейки гарнитуровые с городками серебряными и позументом золотым. Сам Филька щеголял дома в суконном сюртуке то макового цвета, то зеленого и в туфлях зеленых, гризетовых, шитых серебром.

В сундуки припрятаны были золотые и серебряные вещи: стопы, подносы, чайники, также золотые цепочки, серьги и прочее.

Перед свадьбой Степанида уехала из дома от Фильки к своей тетке в Кстово, чтобы ожидать там сватов. Требовал обычай. Степанида жила там уже с неделю и больше, а сваты все не появлялись. Она ходила гулять на берег Волги, и особенно любила сидеть, глядя на полноводье реки, на том именно месте, где тогда она проводила время с цыганом Сычом, проезжая здесь в становище Софрона. Филька нарочно не торопился, хотя и скучал о Степаниде крепко. Надо было соблюсти обычай.

Наконец Филька подыскал себе свата, одного старика из бывших подьячих. Одарил его деньгами, дал ему лошадь и отправил его в Кстово. Тот честно выполнил свой долг перед женихом: хвалил, насколько хватало красноречия, честное имя и род жениха, говорил Степанидиной тетке о взаимной любви Филиппа Павловича и Степаниды Яковлевны, о тех выгодах, которые могут произойти от соединения их родством. Тетка слушала и плакала и угощала брагой и пирогами с вязигой дорогого гостя.

Когда тетка согласилась на брак Степаниды с Филиппом Павловичем, сват попросил разрешения видеть жениху свою невесту.

Тетка разрешила. Все встали на колени и помолились богу. Степанида всплакнула. Тетка ее утешала. А вечером собрались в избу девушки со всего села и пели Степаниде песню:

...Уж как широко Волга-река разливалася;

Уж как далеко камка бурская по мосту

расстилалася;

Уж как на Волгу-то реку приезжал

Филипп, сударь, на вороном коне,