Валентин Костылев - Питирим (Человек и боги - 1)

Сафонтьевцы, проповедывавшие самосожжение, становились толпами у окон по деревням и пели стихиры о "красной смерти".

- Святая Русь, крестьянская Русь горит! - причитывали кликуши и юродивые, выматывая душу у крестьян своими исступленными голосами.

Но епископ шел, неотразимо приближался к Пафнутьеву - об этом доносили в скиты разведчики; он имел свою цель и верил в свою звезду. Было страшно. Люди умирали от ужаса перед будущим, а у него не только не было страха, но заключена в уме своя цель, своя мысль, он что-то знает, знает то, чего никто здесь не знает. Ну не антихрист ли? Ведь и смерти он не боится, "злой демон духа!" "Лесной патриарх", глядя на смятение старцев и поселян, хмурился:

- Этим пламя не заглушишь, а токмо больше раздуешь... Пожалуй, сожигайтесь, Питиримке только того и надо. Малодушие!

Варсонофий собрал в скиту всех старцев и соседних стариц, и бельцов, и мужиков, и заявил во всеуслышание:

- "Лесной патриарх" прав: держись спокойнее... Да! Епископ - не волк, а тоже человек. Ума терять не след. Исподволь и ольху согнешь, а вкруте и вяз переломишь. Не мешает хитрость свою иметь.

"Лесной патриарх" смотрел недобрыми глазами на Варсонофия и говорил соседям:

- Гляди, как вертит. И меня припутал... Ах ты, погибельный сын, бес преисподний!.. Не верю я тебе!

Даже уведомление о том, что диакон Александр возвращается на Керженец, теперь мало кого утешило. Отец Авраамий смотрел на трусливое смятение старцев и с грустью качал головой:

- Истинно сказано: "Тогда пошлет в горы и в вертепы, и в пропасти земные бесовские полки, во еже взыскати и изобрести скрывшаяся от отчию его и тех привести на поклонение его".

По скитам из рук в руки передавалась картинка: внизу налево, под красным балдахином, сидит на престоле антихрист и указывает рукою вперед: перед ним вправо военный отряд, руководимый синим диаволом, направляется к скиту, стоящему среди дремучего леса. Наверху высокие горы с тремя пещерами; в них спасаются иноки, мужики, женщины с детьми. Два отряда гвардейцев, ведомые диаволами, подымаются туда по лесистым склонам. Антихрист одет в царские одежды, с короною на голове.

Над этой картинкой немало было пролито слез и произнесено было немало горячих слов.

Но "лесному патриарху" и этого было мало. Он громко говорил:

- Ослабли мы, нет в скитах прежнего согласия, нет среди нас той крепости, какая бывала раньше. Яко кроты прячемся каждый в своем скиту, напугал епископ всех до смерти. Ой, срам! Ой, стыд!

И бросилось Авраамию в глаза, что больше всех волновались те, кто побогаче, кто посытее, больше всех бегали и говорили, а сами все к отцу Варсонофию так и жмутся, как мухи к меду. И Варсонофий деловито секретничал с ними, - куда и игривость его девалась! - уходил с ними в лес, подальше с глаз. Бедняки жались к молельням, слезы проливали, бились лбами о пол перед иконами: "Отведи, господи, гибель от нас!" - и плакали.

Беглый холоп, с серьгой в ухе, дернул "лесного патриарха" за рукав, ухмыляясь:

- Из осинового дышла тридцать шесть холуев вышло.

Авраамий понял, на что намекает этот замухрышка с серьгой. Тридцать шесть толков раскольничьих теперь насчитывалось на Керженце, и каждый толк старался показать, что на его стороне правда, спорили, ругались, храбрились, рвали друг другу бороды, а начальства страшились, в кусты прятались. В деревне Вязовой объявился "Христос" и собрал вокруг себя двенадцать "апостолов", а как приехали на Керженец пристава, он убежал в лес. Искали, искали новоявленного "Христа" пристава, да так и ушли обратно: нешто найдешь?

Кого ни спросят - один ответ: "На небо вознесся". Выходит, и этот не что иное, как обманщик!

Человек с серьгой все чаще и чаще встречался с "лесным патриархом". Куда ни пойдет Авраамий, везде, словно из-под земли, вырастает и он. Что за оказия?! И все заводит разные разговоры о том, о сем, а больше насчет крестьянской бедности, о тяготах государственных, ложащихся на народ, и все-то ему нужно, и все-то его волнует:

- Вот и опять: приедет епископ, снова потребуют коней... А им что? Из сохи выпряги, да под солдат дай... А споры эти ни к чему. Что из того, что расколоучители покажут ученость свою, опровергнут Питирима? Ничего! Отсеки собаке хвост - овцой, все одно, не станет. Только обозлится пуще. Тут надо действовать иными способами.

Отец Авраамий заинтересовался речами незнакомца. Спросил, как его звать.

- Богданом зовут, а Богдашкой прозывают. Не здешний я. Из-под Астрахани, из Разгуляй-города. Там такая же распутица: раньше крепко держались раскольники, верили по-разному, а царю не продавались... Теперь многие откупаются... Платят двойные, тройные оклады. Царь купил и старую веру и прежнюю совесть. Богатеям из вашего брата дорога открыта. Посадские животы толстеют, а совесть худеет. А почему? У начальства пистоли, а у нас прибаутки христовы... Что сильнее?

- Имя христово сильнее, - смутился "лесной патриарх", в душе сам негодуя на богатых раскольников.

- Пистоль сражает, а имя христово утешает...

- А что ты скажешь о старце Варсонофии?

- Скажу одно: лиса кур не оборонит, а старче похож на лису, а вы все на кур...

- Мы этого не допустим...

- Кто вы?

- Диакон Александр. Герасим, я...

- Вороне соколом не бывать, запомни, "лесной патриарх". Где вам!

Отец Авраамий с глубоким вниманием посмотрел в озорные глаза Богдана, но не обиделся.

- А по-моему так, - продолжал озорник. - Кошка - лапой, а медведь ее - пятерней, так и тут. Есть и у нас пистоли... И мы можем. Не так ли?

Богдан нагнулся над ухом отца Авраамия:

- Разбойнички у Лыскова-то ждали гостя дорогого, а он перемахнул на Никольско-Боровскую слободу.

- Что? - расширив глаза от испуга, переспросил Авраамий.

- Его... Питирима ждали... А он, ишь, через Везломский перевоз поехал... Донес кто-то...

- Чего же ты хочешь? - похолодел "лесной патриарх". - Чего тебе от нас нужно? И откуда ты знаешь?

- Покончить бы с ним в Пафнутьеве...

- Что ты?! Что ты?! Не дело это... Не дело. Зорить будут всех нас... Головы отрубят... Сожгут... - залепетал старец в ужасе. - Спаси бог! И что будет - ужасти!

- Ладно. Не пугайся. Такого приказа мне не было. Подводить ваши скиты не хочу.

- Да кто ты есть сам? Почто пришел?

- Уродила меня мать, что и земля не примат, а Питиримку, чтобы ему на том свете икалось, здесь мы не тронем. Подождать велено.

К вечеру Питиримов отряд остановился недалеко от Пафнутьева, в лесном починке "Убежище". Кругом болота, сумерки делали дорогу опасной.

Питирим, осадив коня около самой нарядной избы, на каменном фундаменте, пропустил мимо себя сначала гвардейцев, потом раскольников и затем учеников духовной школы. Велел сытно накормить старцев и переодеть их в чистые одежды, которые везли в особой повозке с провиантом и книгами два монаха.