Валентин Костылев - Жрецы (Человек и боги - 2)

IX

Добрался-таки Сыч до Большого Сескина. Был уже вечер. Старуха, подбиравшая на опушке сучья, указала ему дом Несмеянки. Самый крайний домишко, в соседстве с ельником.

Встретились радостно.

Несмеянке не надо было расспрашивать цыгана, зачем он явился. Встреча была заранее условлена. Еще там, на Волге, когда волокли расшиву.

- Н-ну? Какие вести?

- Вышел из Москвы. С товарищами.

- Как же я его увижу?

- В Нижнем, на Похвалинском бугре. С самого краю домишко тут стоит, зеленый... В нем и встретитесь.

- Спросить кого?

- Меховщика Гринберга... Мордва шкуры ему носит... Старик верный, не бойся... Свой человек.

Рассматривая со всех сторон гостя, повеселел Несмеянка.

- А я думал, ты не придешь! Где стали?

- В урочище под Татинцем. Напротив большой остров. Берег высокий, все видно... Караульных поставили в горах. Побывай.

Несмеянка покачал головой.

- Куда же мне?! И-их, дорогой мой! Ты не знаешь! Да садись! Чего ты?!.

Когда сели, Несмеянка крикнул:

- Семен Трифонов! Иди!

Послышалась возня в сенях, дверь отворилась. В горницу смущенно и робко вошел коренастый, крепкого сложения крестьянин. Низко поклонился:

- Мир вам!

- Смиренным бог помогает! - шутливо ответил Сыч, так же низко кланяясь вошедшему. Глаза его лукаво смотрели на Семена. - Где ни бывал я, везде смирение - богу угождение, уму - облегчение, душе - спасение, дому терпение, а начальству - удобство. У мордвы, может, и не так. Не знаю.

- Я не мордвин - православный... - добродушно откликнулся на слова цыгана Семен Трифонов. В руках он мял войлочную шапку.

- Здешний он - дальнеконстантиновский, монастырский тяглец. Вот... Скрывается у меня.

- Что так? - удивился Сыч.

- Жена блудит, а его еретиком объявили. В селе Кочунове мужики не пускали в церковь крестьян соседнего помещика Собакина... Собакинские люди взяли да побили в церкви той окна, а священника, шедшего на увещевание с крестом в руке, связали и хотели в реке утопить... А на суде главным заводчиком объявили Семена Трифонова. Ловят его, чтобы в цепь заковать.

Семен Трифонов вздохнул, опустил глаза:

- Я только дьячка Микиту за бороду дернул! Больше ничего. Он у нас поросенка летось своровал.

Цыгана охватило любопытство:

- С кем же твоя баба-то?

- Старца рыжего, на грех, поселил в лесу, в келье, епископ Димитрий... Проповедника... - печальным голосом ответил Семен. - Она с ним вот...

- Э-эх, брат! - вздохнул Несмеянка. - Исходил я всю Украину, Донецкие земли, Поволжье - и устал от человеческого горя.

Не успел сказать он эти слова, как под окнами поднялся шум. Несмеянка выбежал на волю, а вернувшись, грустно произнес:

- Опять! Каждый день! Идут наши, сескинские.

В горницу набился народ. Оказывается, сегодня их взбудоражили слухи о прибытии из Нижнего в Суроватиху еще нескольких монахов и толмачей. Каждый день новости!

Зло и скучно завопили старики, размахивая руками; мычали себе в бороду пожилые люди, проклиная монахов; причитали женщины.

- Чего шумите? - сказал Несмеянка, когда стихло. - Не первый же день это! Нытьем беду не заглушишь!

Все задумались. В самом деле - не первый день власти беспокоят мордву. Суд судил "никогда в пользу мордвину". Торгаши русские обирали мордовское население, стараясь получить "наиболее пользы", продавая нужное втридорога и выманивая втридешева - хлеб, мясо, крупу, рогожи. Бурмистры, пристава - каждый по-своему вмешивался в жизнь мордвы. Такой порядок вещей должен был давно заставить людей задуматься. Чего же ради бестолково шуметь теперь? Кто услышит? Кому страшны их проклятия? Об этом Несмеянка односельчанам и сказал, устыдив их своими словами.

- Мордовский народ никогда не нападал первый на русских князей. Но мы примирились с княжеской властью. Князья не примирились с нами. Они не хотят, чтобы мы пели свои песни, не позволяют нам растить своих детей, как мы того хотим, запрещают нам говорить на своем языке... Они отца разъединяют с детьми, мужа с женой, и угоняют одних в Сибирь, других в Уральские степи. Они добиваются, чтобы дети наши не походили на отцов своих. Их отбирают у нас и силой уводят в православные школы, делают из них попов и проповедников, и подкупают слабых, сбивая их на шпионство... Нас морят и сживают со света. Можно ли это терпеть? Нельзя.

Несмеянка не напрасно науку в Москве прошел и даже "в приказах государевых писцом служивал". Слова его доходили до сердца.

Бабы плакали сдержанно, себе в передник, чтобы не надоедать мужикам. А те покашливали, почесывали затылки, вздыхали. Горечь несмеянкиных слов, вместе с грустью, поднимала в душе надежду... На что? На что надеяться? Ответить трудно. Но Несмеянка говорил о тяготе народной так, что еще больше хотелось жить после его горячих слов. Просыпалась ненависть и неукротимое желание одолеть невзгоды.

Из рода в род у мордвы переходило предание, будто за синими морями, за широкими реками живет несметное множество мордвы, "людей боговых", терюханам однокровных. Этот народ еще не знает о несчастье, какое постигло терюхан, а русские попы и пристава нарочно теснят мордву со всех сторон, чтобы ей нельзя было подать о себе весточки. Но... близок тот день "дальняя мордва" узнает о бездолье терюхан и тотчас пойдет войной выручать их, и мордовский народ будет свободен и счастлив. Будет жить своею жизнью, не трогая никого и не страдая ни от кого.

Вера в приход этих спасителей глубоко сидела в каждом мордвине. Но и тут Несмеянка судил по-своему.

- Враки! - сказал он теперь об этом, отвечая старому мордвину, дедушке Мазовату, вспомнившему о "большой мордве". - Кто будет заботиться о нас?! Никто!

Он напомнил ему об одном проходимце, который в позапрошлом году выманил у терюхан несколько возов разного добра, обещая доставить все это к морю Хвалынскому в подарок царю Большой Мордовии. Возвратясь из дальних стран, он принес благодарность якобы от имени небывалого царя и насулил от его же имени золотые горы терюханам, а потом забрал еще кое-что и скрылся...

- А чем православные попы лучше того обманщика? Он обманывал нас царем Большой Мордовии, эти - райским счастьем. И прибывшие на Суроватиху монахи и толмачи не кто иные, как подосланные из Нижнего низостные обманщики и враги наши. Но хоть море слез пролейте вокруг них, все равно не утопите их в слезах!

Задумались, заслушались Несмеянку.

- Чего же вы молчите? Правду ли я сказал?

Молчание.

- Уж не думаете ли вы, что боги ваши спасут вас?! На Дону и на Урале, и в Запорожье - во многих местах народ потерял веру и в бояр и в попов, и пошел против власти... Готовятся страшные бунты...

Тут Мазоват Нарушев, поднявшись со скамьи, опять вставил свое слово:

- Братец наш, удалый молодец, Несмеянка, можно ли верить твоим словам, когда ты говоришь нам о Доне, об Урале и о Запорожье?.. Нет ли тут какого обмана?.. Не обманываешь ли и ты сам себя, добрый молодец?