Валентин Костылев - Жрецы (Человек и боги - 2)

Епископ, видя, что теперь от губернатора толку не добьешься, решил повести следствие сам, через своих людей. Тайно ночью вызвал к себе старца Варнаву.

Окна велел наглухо загородить ставнями, лишних людей удалил из соседних помещений.

- Человек ты правдивый и бесстрашный... - тихо заговорил Сеченов, слово божие в твоих устах живет не праздно, а с пользою для государства и церкви... И поэтому прошу тебя сказать мне чистосердечно: что ты знаешь о расплодившихся в нашей губернии ворах?.. Кто они? Сколько их? Откуда явились? Не могу я добиться толку ни у кого... Губернаторские сыщики, видимо, сами боятся... На кого же мне положиться, как не на своих людей?

Варнава хитро улыбнулся. Веселые морщинки разбежались у него по лицу.

- Точно, ваше преосвященство, малые и большие воры рыскают по лесам... - вкрадчиво заговорил старец, иногда останавливаясь, пожевывая губами. - Приходили и ко мне, а с ними сескинский мордвин Несмеянка Кривов... Но ушли посрамленные... Не устояли перед словом божиим... Самый опасный из них - Несмеянка.

- Заковать его в железа... - сурово произнес епископ. - Нечего потворствовать!

- Нельзя, ваше преосвященство... Убьют они меня... И многих наших побьют... Надо бы миром. В полном согласии...

- Как же ты мыслишь?

- Пойду я к ним сам... Пойду со словом уветливым, простым и добрым... Жду вашего к тому подвигу наставления.

Епископ задумался. В самом деле, о чем может духовное лицо повести речь, придя к ворам? Над этим недолго, однако, ломал свою голову Димитрий Сеченов. Привык он обращать в христианство и повиновение всяких людей. Вдруг он весь просиял, поднялся с своего кресла и быстрыми тяжелыми шагами в надетых на босую ногу татарских сафьяновых туфлях заходил из угла в угол по келье.

- Правильно! Христос показал нам пример. И воры тоже имут сердце... И у них есть душа. Мы - слуги всевышнего - отличаемся от слуг государевых своим милосердием и человеколюбием.

Сеченов взял с полки маленький серебряный молоточек и резко постучал им в медную чашу на столе.

Как из земли вырос худой щупленький человек с гусиным пером за ухом. Его нос был длинен, худ и прозрачен.

- Садись, Михеич! - указал на скамью Сеченов и размашистым движением взял с полки листы пергамента.

Епископ медленно, с расстановкой, начал говорить, а его секретарь торопливо записывал:

"Жаиатаиаеа параеапаоадаоабанаоагаоа оатацааа нааашаеагао

Даааваиадаа, иажаеа параеажадаеа баеа рааазабаоайанаиак".

"Сей святый и преподобный отец наш Давид был прежде разбойник, в

пустыне живший и не мало зла сотворивший. Многих убивая, так зол и

суров был, яко никто иной. Имел он под своею властью дружину более

тридесяти человек, разбой с ним творивших. Однажды, сидя с ними на

горе над Волгою, раздумался он о житье своем и убоялся своих

согрешений перед богом, ибо много зла содеяно было им. И, оставив

всех, бывших с ним, он пошел в монастырь. Ударил он в ворота, и к

нему вышел вратарь, который и спросил его: чего он хочет. Давид

ответил ему: "Черноризец, пусти меня!" Вратарь пошел и, увидав

Давида, сказал: "Не можешь зде быти, яко много ты согрешил, и мног

труд в обители имеет зде братия и великое воздержание, ты же иного

нрава, человек, и заповеди монастырские не можешь хранить". Давид,

молясь, сказал: "Все, что велите мне, все себе сотворю, токмо

приимите меня!" Игумен взял его в монастырь. И начал Давид

подвизаться воздержанием и обучать себя смирению, и в скором времени

всех, которые были в монастыре черноризцы, превзошел добродетелями.

Однажды сидел он в келье, и явился ему архангел Гавриил и сказал:

"Давид, Давид, простил тебя господь за грехи твои и будешь ты отныне

чудеса творить!" И после этого он многие чудеса сотворил: слепых

просветил, хромых ходить вразумил, бесноватых исцелил. И пожил лет

порядочно, и предстал перед господом богом защитником душ наших.

Аминь!"

Сеченов начал молиться. Вслед за ним коленопреклоненно принялись отбивать поклоны старец Варнава и архиерейский секретарь. Помолившись, Сеченов спросил Варнаву:

- Внял ли ты сему сказанию о праведном отце нашем Давиде?!

- Вразумлен, - смиренно ответил старец.

- Теперь видишь, что и разбойники люди, и могут исправиться, покаявшись.

- Вижу.

- Солнце непрестанно изливает свой свет на весь мир, - продолжал епископ, - так и священнослужители должны свое милосердие и божие слово направлять ко всякому человеку, особенно заблудшему. Не так ли?

- Точно, ваше преосвященство.

Сеченов кивнул секретарю, чтобы вышел, и, глядя в упор на Варнаву, сказал:

- Благолепие святынь украшает церковь, подвиги и христианское отречение от земных благ украшают старцев-схимников... И не было бы для тебя радости служения господу богу, если бы, находясь в темных лесах, среди диких зверей и разбойников, ты не попытался бы смягчить их своенравие...

Старец склонил голову.

- Воистину так, ваше преосвященство.

- Своим толмачам и писцам прикажу я писать житие святого Давида во многих листах и на русском, и на мордовском, и на черемисском, и на татарском, и на чувашском языках, и вручу их тебе... Бесстрашно и отважно, как подобает апостольскому чину, ты отнеси их в разбойничьи гнезда и призывай несчастных на путь спасения. За подвиги эти ждут тебя великие награды из губернаторской и епархиальной казны... Идешь ли?

Старец Варнава стал на колени перед епископом.

- Иду. Благослови, владыко!

VI

Немцу Штейну спросонья показалось, что серые холодные стены каземата надвигаются на него, постепенно сжимая комнату. Вот-вот задушат.

Он вскрикнул, разбудив Залмана Гринберга. Красные пятна холодной вечерней зари легли на лица испуганных колодников. Тихо. Только слышны царапанье и торопливая беготня крыс под койками.

- Страшно! - прошептал Штейн.

- А что не страшно?! - вздохнул Гринберг. - Когда нас вели в тюрьму, разве не слыхал ты, как пристава и попы кричали людям, чтобы они плевали в еврея?.. Разве это не страшно?! Что мы можем сделать? Противиться? Будет от этого еще хуже.

Штейн некоторое время сидел задумчиво, опустив голову на колени. Гринберг тоже погрузился в размышления.

Штейн простонал:

- За что меня посадили?!

- А разве я знаю, за что меня оторвали от детей? - отозвался Гринберг, разводя руками.

Немец глядел на него и думал:

"Не достойна ли порицания дерзость сего старого иудея, имеющего намерение равняться с немцем, сыном великого племени тевтонов?!"

Еврей думал, глядя на немца:

"Несчастный! Неужели ты не видишь, кто с тобой сидит и дышит единым воздухом с тобою! Я - еврей, сын того народа, которого бог избрал своим народом. Одни только евреи происходят от Адама, Авеля, Авраама и Моисея, а немцы от диавола, Каина, Исава и Иисуса Христа".